— Я же просила тебя не делать этого. Даже сюда выходить опасно! На днях я заметила, что кто-то мелькнул за деревьями.

Но сегодня у Фрэнка не было желания беспокоиться об этом; голову сверлила одна неотвязная мысль.

Первым делом он внимательно посмотрел на старика. Веки у того подрагивали.

— Все то же, — с облегчением проговорил он.

— А дома он этого никогда не делает. Я наблюдаю за ним с тех пор, как ты мне сказал.

— Ты ни с кем не поделилась своим наблюдением?

— Разумеется ни с кем. За кого ты меня принимаешь?

Когда они подошли ко входу в сторожку, Фрэнк спросил:

— Ты достала вещи, о которых я говорил?

— Я ходила за ними утром в деревню. Спрятала в боковой карман на кресле. — Она достала и протянула ему сверток. — Здесь блокнот и карандаши. А вот карманный справочник. Тебе такой нужен? Я его внимательно просмотрела, здесь на первых страницах все указано: названия столиц штатов, всякие сведения о приливах и о Луне, и что нужно делать при солнечных ударах и укусах змеи.

— Нет, эта ерунда мне не нужна, мне надо… — Он быстро перелистал страницы. — Вот оно! Теперь я хочу ввезти старика в дом. Скажешь, когда придет время возвращаться, а пока оставайся здесь и следи за дорожкой.

Рут бросила на него почти ревнивый взгляд… Словом, если есть логика в действиях молодой привлекательной девушки, которая ревнует к семидесятилетнему паралитику, то она бросила именно такой взгляд.

— Что ты собираешься делать? Ты меня ни о чем не предупредил.

— Я хочу поставить один опыт. Если сработает, я тебе все расскажу. А если нет, мне не хотелось бы волновать тебя лишний раз.

Таунсенд вкатил кресло с больным в домик. В сторожке воцарилась полная тишина. Какое бы средство общения с этой живой мумией Таунсенд ни собирался изобрести, оно будет беззвучным.

Рут вошла в сторожку примерно через полтора часа и остановилась, в изумлении глядя на обоих. Таунсенд развернул кресло так, чтобы свет из окна падал на лицо старика. На коленях он держал блокнот и быстро стенографировал, не отрывая взгляда от глаз больного. Он заполнял пометками страницу за страницей; карандаш мгновенно перепрыгивал на следующую, когда заканчивалась предыдущая.

— Ты пытаешься стенографировать, как он моргает? — воскликнула она. — Неужели это возможно? Ты что-нибудь узнал от него?

— Пока еще не могу сказать. Я только фиксирую движения век в том порядке, как они следуют.

— Но как ты это делаешь? Разве одно движение отличается от другого?

— Именно это я и пытаюсь выяснить. Если они все одинаковые, значит, я просто теряю время. Но он, кажется, посылает мне сигналы все то время, что мы здесь. В его моргании должно быть какое-то связное сообщение, и я попробую его расшифровать вечером, когда останусь один…

— Дэн, я должна его забрать. Я дала тебе столько времени, сколько можно, но я уже опаздываю на ланч и не хочу вызывать их подозрение. Наверняка они поинтересуются, где я задержалась.

Таунсенд встал и выкатил кресло наружу.

— Если сможешь, привези его еще раз днем.

— Но даже если ты разберешь, что он хочет сказать своим морганием, тебе это разве что-нибудь даст?

— Может, ничего и не даст, — ответил Таунсенд. — Но если у него есть что мне сказать, я должен это знать.

— Дальше не ходи. Они, может быть, вышли искать нас со стариком. Я на целых полчаса задержалась. Подожди минутку. Я придумала, как оправдаться. — Рут покрутила головку завода дешевых часиков, отводя стрелки назад. — Теперь мои часы отстают на тридцать минут. — Она легонько коснулась его губ своими губами и взялась за кресло. — Держитесь крепче, мистер Эмиль, боюсь, вам будет тряско.

Таунсенд стоял за деревом и смотрел, как она спешит по аллее. Она бежала так быстро, что не переходила, а перелетала из света в тень; на ее фигуре, казалось, одновременно отпечатывались и светлые, и темные полосы, как на шкуре тигра.

Потом она исчезла из его поля зрения, скрылась за поворотом.

Рут пришла со стариком днем гораздо позже, чем обычно. Фрэнк уже потерял было надежду ее увидеть и сразу обратил внимание на то, что она напугана и сильно встревожена. Он поспешил ей навстречу и спросил:

— Что случилось?

— Мне очень не нравится, как Альма себя ведет. Она что-то проведала, ей-богу.

— Она что-нибудь сказала?

— Нет, но я хорошо ее знаю. Всю жизнь она жила своим умом, и ей известны любые уловки. Она ничем себя не выдаст и нападет без предупреждения. Я решилась прийти сюда только потому, что услышала, как у нее в ванной шумит душ. Пройдет не меньше двух часов, пока она закончит мыться и одеваться. Надо что-то делать, Дэнни. Тебе лучше скрыться до того, как она…

— Постой, почему ты решила, что она тебя подозревает?

— Когда я привезла старика, она ела дыню на десерт. Я пожаловалась, что у меня отстают часы, и она не сказала на это ни слова. Доела, встала, обошла стол, вроде бы намеревалась идти к себе. Но раньше, чем я сообразила, она подошла к креслу старика и достала эту чертову книгу, которую я положила туда и все эти дни таскаю взад и вперед, будто читаю ему на прогулке. Это была ловушка, о которой я и не догадывалась. Я нарочно выбрала толстый роман «Война и мир» как предлог для наших длительных прогулок. В книжке есть шелковая ленточка-закладка. Она открыла книгу на закладке и говорит: «Ты никудышная чтица, Рут. Совсем никудышная». И так посмотрела на меня, словно когтями царапнула. «Или, — говорит, — ты читаешь книгу с конца, а не с начала?». И вышла из комнаты. Я сообразила только тогда, когда сама открыла книгу и увидела эту злосчастную страницу. Там была крохотная пометка губной помадой. Такая крохотная, что с трудом разглядишь. Она пометила страницу несколько дней назад, это уж точно. А я как дура все эти дни не перекладывала ленточку.

— Да, плохо дело, — медленно произнес Таунсенд.

— Что же теперь, Дэн? У нас совсем нет времени. Я ее боюсь, и, кажется, дождь собирается. Я же не повезу старика в дождь.

— Ладно, я буду работать быстро, и мы все закончим за один сеанс.

Он едва успел достать блокнот и карандаш и сосредоточиться на лице старика, как Рут в ужасе вбежала в сторожку.

— Боже, Дэнни! Она идет сюда! Я заметила ее за деревьями. Давай сюда старика! Давай его быстрее! — Она едва не опрокинула кресло, таща его за собой на улицу. Он было пошел за ней. — Нет, оставайся, у тебя нет времени бежать. Она заметит тебя, она уже слишком близко!

Таунсенд быстро свернул в трубочку разбросанные листки бумаги, сунул их за пазуху и прижал к груди руками. О том, чтобы забраться на второй этаж без лестницы, не могло быть и речи. Он встал за дверью, которая была широко распахнута внутрь, и затаился, едва ли не вдавливаясь в стену.