Получив удостоверение бойца коммунистической дивизии, мы с Женей Майоновым сразу же отправились в Дом коммуны за своими вещами и для улаживания всех дел перед тем, как покинуть, может быть, навсегда это ставшее нам очень дорогим жилище. Прежде всего я забежал к еще спавшему после прихода с работы Феде Гафурову и сообщил ему об эвакуации института и о происшедшем лично со мной. Он сказал, что пока останется с заводом, где работает.

На заводе, предъявив выданное в райкоме ВКП(б) удостоверение бойца коммунистической дивизии, я очень быстро оформил увольнение с работы и получил причитавшиеся мне небольшие деньги. После этого начальство и коллеги со мной тепло попрощались, пожелав хорошо сражаться с врагом на фронте и в добром здравии возвратиться домой.

В Доме коммуны пообедал в столовой вместе с Федей и расстался с ним. Затем сдал на склад постельное белье, полотенце и одеяло и упаковал в прошедший со мной летом трудовой фронт двухкарманный зеленый брезентовый рюкзак основные вещи, которые наметил захватить с собой.

Теперь мне и Жене больше ничего не оставалось делать, как попрощаться с некоторыми друзьями, еще остававшимися в Доме коммуны и готовившимися к намеченному отъезду вместе с институтом в Сибирь. Пошел к Паше Галкину и Коле Золотухину, но в кабинах их не застал. Отправился к Арсику Беспахотному, поселившемуся в сентябре одним – отдельно от Галкина – в кабине Южного корпуса. Постучал в дверь и сразу ее открыл, чем сделал большую ошибку: Арсик только что соскочил без трусов с кровати, в которой лежала почти голая невысокая, но красивая молоденькая блондинка, пытавшаяся натянуть на себя одеяло. На столе лежала гитара, стояла начатая бутылка водки с двумя гранеными стаканами и была какая-то закуска. Пришлось невнятно извиниться за вторжение и, не сказав больше ничего другу, быстро закрыть дверь.

Возвратился в свою кабину и отдал милому соседу Ивану Митрофанову мою продовольственную карточку, полученную в институте, оставив при себе такую же карточку, выданную на заводе. Иван поблагодарил меня. Я чувствовал, что он не одобряет мое скоропалительное решение об уходе в армию, но не говорит мне об этом. Одевшись, надел рюкзак с вещами за спину и покинул свою дорогую кабину, попросив Ивана не ходить со мной до дверей общежития. В кабине же мы тепло попрощались друг с другом, надеясь встретиться вновь. (Так все и случилось: встретились в декабре 1948 года на Сталинградском металлургическом заводе «Красный Октябрь», где он тогда работал начальником смены на прокатном стане 325 и куда я прибыл на преддипломную практику.)

По дороге постучал в дверь кабины Жени Майонова, но его там уже не было. Спустился в столовую, поужинал там в буфете и захватил оттуда с собой кое-что на завтрак на следующий день, отоварив последний раз частично свою заводскую продовольственную карточку.

Скоро внутри здания пришел к проходной Дома коммуны – к вахтеру, отдал ключ от теперь уже бывшей моей кабины и пропуск в дом администратору и покинул наше общежитие. Сел в трамвай маршрута номер 26 и отправился на нем с вещами в свою «казарму» – в здание Московского горного института.

И никто меня не проводил в неведомый путь. Я ушел в армию и на войну совсем не замеченным родными и близкими, да, пожалуй, и большинством друзей. Никто при этом не выпил со мной хотя бы рюмочку водки или стакан пива.

И никто не спел для меня и вместе со мной в одной компании дома или на улице, как это обычно бывало в таких случаях в моей родной деревне, старинную и очень грустную солдатскую – рекрутскую песню на чувашском языке. Все произошло незаметно и буднично. А может быть, это и явилось одной из причин того, что я вернулся с войны живым?..

…Стемнело. Было примерно 19 часов. С рюкзаком с вещами за спиной я предъявил на входе в Московский горный институт вооруженным револьверами дежурным в гражданской одежде свое удостоверение добровольца и вошел в хорошо знакомое мне здание, в котором раньше часто бывал по разным причинам. В частности, сюда мы ходили, чтобы проходить лабораторные занятия по сопротивлению материалов во время учебы на втором курсе в своем институте, расположенном рядом. Расспросил у дежурных, где расквартированы мои рота и взвод, после чего на третьем этаже нашел небольшую аудиторию, отведенную для моего отделения. Все столы и парты были вынесены из нее в коридор, а из мебели находились лишь около пятнадцати стульев. На полу вдоль стен лежали вещевые сумки и рюкзаки бойцов, пришедших раньше меня, из которых одни сидели на стульях, а другие лежали в нижней одежде на полу, застеленном газетой или другой бумагой. Кто-то ужинал захваченной с собой пищей.

Прежде всего я поздоровался со всеми. Мне навстречу поднялся пожилой человек, назвавшийся командиром отделения и сказавший, что по званию он старший сержант. Кроме того, он заявил, что до сегодняшнего дня работал служащим на кондитерской фабрике «Красный Октябрь», около которой находится кинотеатр «Ударник». Я представился ему и всем другим присутствовавшим, показал командиру удостоверение добровольца, и тот в списке бойцов своего отделения поставил карандашом галочку перед моей фамилией. Еще не все бойцы собрались вместе.

Вдруг лицо одного бойца, в одиночестве сидевшего на стуле в одном углу аудитории, показалось мне очень знакомым. Я даже не мог вообразить себе, что здесь и в такой обстановке могу встретить близкого человека. Им оказался Миша (Михаил Прохорович) Волков – мой земляк и бывший одноклассник по Батыревской средней школе, а теперь уже тоже, как и я, бывший студент четвертого курса, но МГИ. Нашему удивлению не было границ. Мы бросились друг к другу и едва не заплакали. На родном языке рассказали друг другу, как мы оба с сегодняшнего дня стали добровольцами одной и той же воинской части и даже одного и того же отделения. Получилось так, что Миша, как и я, не захотел эвакуироваться со своим институтом в глубь страны.

Скоро к находившимся еще до моего появления в аудитории моим коллегам по институту Леве Утевскому, Васе Голикову и Саше Волкову присоединились задержавшиеся с приходом Женя Майонов, бывший слегка навеселе, Аркаша Писарев, Боря Старшинов и доцент Александр Иванович Ващенко. Последний, представившись командиру – своему ровеснику, – уединился на стуле в углу и не стал ни с кем из нас, молодых, разговаривать. (Так он вел себя с нами и в дальнейшем и бывал замкнутым много дней, пока не привык.)

При моем появлении в аудитории в ней были также четверо спутников нашего командира, пришедшие вместе с ним с его же фабрики.

Раньше меня, кроме всех перечисленных лиц, пришел в аудиторию одетый в теплую зеленую армейскую куртку рослый и солидный юноша Иван Георгиевич Борзунов – представитель Московского текстильного института, где он, как и я, был до сегодняшнего дня студентом. Поскольку коллег из своего вуза у него не было, в данное время он чувствовал себя среди нас неуютно.

…И тут же скажу немного о послевоенной судьбе этого товарища. В начале 70-х годов я готовил к защите диссертацию на соискание ученой степени кандидата технических наук. В ней я рассматривал процессы производства и эффективность применения новых видов кардной проволоки, используемой для изготовления игл для щеток, которыми расчесывают на соответствующих машинах шерсть, хлопчатобумажные, пластмассовые и другие волокнистые материалы. Мне понадобилась консультация специалистов Московского текстильного института (ныне академии). Поэтому я приехал туда и в первые минуты после входа в главное здание (старое) растерянно стоял и думал, с чего же мне начать и к кому обратиться. И вдруг на стене холла среди вывешенных на Доске почета фотографий участников Великой Отечественной войны увидел знакомое, но уже ставшее очень солидным и несколько постаревшим лицо. Это был мой бывший однополчанин и служивший со мной даже в одном отделении, ныне профессор, доктор технических наук и проректор текстильного института И. Г. Борзунов, о чем свидетельствовала и подпись под портретом! Естественно, я устремился в кабинет Ивана Георгиевича, мы узнали друг друга, хотя со времени последней нашей встречи прошло 30 лет, и мне сразу была оказана им конкретная помощь, за что я ему очень благодарен…