А затем последовала записка от леди Софии, которая высказывала свои соображения по поводу того, что сырая погода может неблагоприятно подействовать на ее недавно сломанную ногу и не окажут ли ей любезность Агата и мисс Ньюман, не навестят ли ее ближе к вечеру, поскольку после ленча ей придется отдохнуть по причине все той же сырой погоды.

Так случилось, что середина дня у них оказалась свободной, и они уютно устроились в гостиной – леди Брилл с пяльцами в руках, – а заодно занялись обсуждением вчерашнего бала. В основном говорила тетя Агата, Саманта ей не мешала, она предпочла бы вовсе не вспоминать о вчерашнем бале. Неужели это она, Саманта, так странно себя вела? Совсем забыла о приличиях – ведь она на самом деле даже мало знакома с мистером Уэйдом. Саманту угнетала мысль, что эта их встреча в Лондоне будет единственной. Навряд ли они вращаются в одних и тех же кругах. О Лайонеле и о том странном влечении, которое она испытывала к нему и которое вызывало в ней отвращение, Саманта старалась не думать.

Он приснился ей ночью. Ужасный, страшный человек! Он был с ней на кровати. Навис над ней, упершись руками в подушку по обе стороны ее головы, смотрел на нее горящими глазами, губы у него влажно блестели. Мягким, вкрадчивым голосом он говорил ей, что он знает: она хочет его, и глупо бороться с этим влечением.

«Теперь вы женщина, Саманта. Я не могу глаз от вас отвести».

Она почувствовала, как томительно сжалось сердце, и поняла, что вот-вот сдастся, признает свое поражение. Она хотела его! «Ну прижмись же ко мне», – подумала она, и тут же ее охватило отвращение, оно было сильнее, чем желание, и она уперлась руками в его груде, отталкивая его.

Правая рука у него подвернулась, и он упал на нее – но это был уже мистер Уэйд.

«Вы не должны смущаться», – мягко сказал он.

Вздох облегчения вырвался у нее из груди, она крепко обняла его, успокоилась и погрузилась в сон.

Она проснулась, крепко прижимая к себе подушку.

Ей неприятно было вспоминать этот сон.

К счастью, до тети Агги, как видно, не дошел слух о том, что на балу появился Лайонел. Они уже, наверное, целый час сидели в гостиной. Наконец тетушка вздохнула и сказала:

– Пожалуй, пора собираться. Ужасно не хочется выходить из дома, когда за окном льет, не правда ли, дорогая? Но бедняжка Софи так страдает от одиночества, что я просто не могу не навестить ее.

В эту минуту раздался стук в дверь, и еще одну минуту спустя в комнату вошел дворецкий с серебряным подносом в руках, на котором лежала чья-то визитная карточка.

– Вы не сказали, что мы не принимаем сегодня днем? – спросила тетя Агата.

– Сказал, мадам, – ответил дворецкий, – но джентльмен попросил меня передать вам, что просит вас сделать исключение.

Тетя Агата взяла карточку. Брови ее поползли вверх, затем сдвинулись к переносице.

– Ты не поверишь, Саманта! – воскликнула она. – Каков наглец! Я и не знала, что он вернулся в Англию. И еще смеет являться к нам в дом!

Лайонел! Внутри у Саманты все перевернулось.

– Граф Рашфорд, – презрительным тоном произнесла леди Брилл и обратила сердитый взгляд на дворецкого. – Скажите ему, что нас нет дома. И не будет до конца сезона.

– Вчера он танцевал со мной, – спокойно сказала Саманта.

Гневный взгляд тетушки обратился на нее, и дворецкий остановился в дверях.

– Он воспользовался моим замешательством, – сказала Саманта, – и был очень учтив. Было бы невежливо с моей стороны… – Саманта машинально свернула вышивку и положила рядом с собой на кресло. – Я танцевала с ним.

– Боже мой, Саманта! – всплеснула руками тетушка. – И это после того ужасного скандала, когда он сознательно подверг нашу дорогую Дженнифер такому позору! В результате ее отец избил ее тростью.

Саманта закусила губу. Она всегда старалась отогнать от себя это кошмарное воспоминание: они с тетей Агги под дверью кабинета дяди Джеральда слышат, как он приказывает Дженни наклониться над его письменным столом, и слышат свист первых двух ударов тростью.

– Хорошо, – помолчав, сказала тетя, – мы тоже будем вежливы. Пригласите его. – Тетя снова бросила взгляд на дворецкого. – В конце концов, прошло шесть лет. За шесть лет человек может набраться ума.

Невероятно, но Саманта не стала возражать, при том что сама тетя Агги с явной неохотой согласилась принять его. Саманта знала, почему она не воспротивилась. Конечно же, знала. К чему обманывать себя? К чему притворяться?

Она его никогда не забывала. Колдовство не прошло – она так и осталась им очарована. Вчера вечером она поняла, что ее по-прежнему неудержимо влечет к нему. И при этом вполне отдавала себе отчет в том, что жизнь ее будет изуродована, что ее ждет не счастье, а страдания.

Оставалось ответить лишь на один вопрос: продолжать ли ей бороться? И какая этому альтернатива? О Господь всемогущий, что же это такое?

Но он уже был в гостиной, наполнив ее своей красотой и обаянием. Он склонился над ручкой тети Агги, горячо заверяя ее, что она замечательно выглядит и что он никогда не забудет, какую она оказала ему честь, приняв его в неурочный для визитов день.

На нем был темно-зеленый редингот из тончайшего вестонского сукна, бежевые бриджи и высокие, начищенные до блеска сапоги. Белая, туго накрахмаленная рубашка. Красота его поражала: казалось, он стал еще красивее, чем шесть лет назад, – если только это было возможно.

Повернувшись от тети Агаты, он изящно поклонился Саманте, устремил на нее горящий взгляд – о Боже, она видела эти глаза в своем сне! – и поблагодарил ее за то, что она удостоила его чести протанцевать с ним танец на вчерашнем балу.

– Мисс Саманта, мадам, – сказал он, кланяясь теперь сразу обеим дамам, – я пришел, чтобы лично и с полной искренностью принести извинения по поводу моего поведения в событиях, случившихся шесть лет назад и причинивших такое горе вашей семье.

– И правильно сделали, милорд. – Саманта заметила, что тетушка сразу же растаяла, не подвергнув сомнению ни единого слова их гостя. – Я только что говорила Саманте, что за шесть лет человек иной раз обретает мудрость.

– Благодарю вас, мадам, – сказал Лайонел. – Мне кажется, именно так и случилось.

Леди Брилл распорядилась подать чай, и минут двадцать они вели вполне дружеский разговор, во время которого лорд Рашфорд поведал им о своих путешествиях и, между прочим, осведомился о здоровье леди Торнхилл, спросил, счастлива ли она.

– Я всегда желал ей только счастья, – сказал он. – Я был очень молод и, как все молодые люди, боялся связывать себя узами брака. Но я ни в коем случае не хотел оскорбить ее, я чуть не умер от стыда, когда понял, какую боль ей причинил. – Он смотрел на Саманту – в глазах его было раскаяние и нежность. Не хотел оскорбить Джейн? А то поддельное письмо, которое он прочел вслух в присутствии множества людей, – письмо, которое свидетельствовало, что Дженни и лорд Торнхилл якобы были любовниками и продолжали ими быть? Если бы Габриэль не женился на Дженни, ей не смыть бы с себя позора до конца жизни. А разве можно забыть, как дядя Джеральд отхлестал ее тростью после того, как письмо было зачитано вслух перед всем бомондом? Так значит, Лайонел никогда не хотел причинить ей боль?! И нечего ему оправдываться своим юным возрастом – ему тогда было уже двадцать пять лет.