Он испытующе посмотрел на меня. Голубые глаза сияли азартом, а невзрачное лицо с правильными мелкими чертами вдруг превратилось в натуральную разбойничью рожу, лукавую и алчную донельзя.

Я невольно прикинул: Невидимая Флотилия, значит. Неуловимая и, теоретически, неуязвимая. Специально созданная для межконтинентальных перевозок особо ценных грузов. Заколдованные быстроходные суда и команды, составленные из уроженцев островов Укумбийского моря, иными словами, потомственных пиратов. Что совершенно логично, если учесть, что именно ради защиты от этих самых Укумбийских пиратов всё и затеяно. Зато против моего вторжения никаких специальных мер не принимали. Ну и отлично. Проникнуть Тёмным Путём на корабль, плывущий в открытом море, теоретически, возможно. Своими ушами слышал историю о человеке, которому это удалось[7]. А значит, и я смогу, не вопрос. Подобные вещи у меня получаются как бы сами собой, даже стараться особо не надо — не то что с Безмолвной речью, кухонной вознёй и этим дурацким новомодным хождением в полуметре от земли… Ладно, попал я на корабль, что потом? Ясно, что: Смертные Шары по числу членов команды, один на всех приказ сидеть смирно и не мешать, сундуки с миллионами уменьшить и спрятать в пригоршню, и можно спокойно возвращаться домой — тоже Тёмным Путём. Милосердно расколдовав всех напоследок. Ну или не расколдовав, как пойдёт.

Наконец я кивнул:

— Да, Невидимую Флотилию, пожалуй, смог бы. Не вижу особых проблем.

— Теперь представляете, какой интересной могла бы стать наша с вами жизнь, окажись мы на мели? — с энтузиазмом спросил Малдо. — Пока нежная молодёжь будет жаловаться друг другу на Мир, не способный по достоинству их оценить, мы…

Я помотал головой.

— Да ну, ничего интересного. Суетиться, грабить кого-то. А потом ещё скрываться от преследования, стараясь никого ненароком не зашибить — вообще тоска. Лучше уж плюнуть на всё и отправиться в одну из тех реальностей, где я по-прежнему богач. Или просто умотать на Тёмную Сторону, благо там деньги вообще не нужны. Сколько раз бывал на Тёмной Стороне, ни одной лавки не видел. И никаких трактиров. И погода там всегда отличная, даже когда у нас зима, можно прямо на улице жить…

На этом месте я осёкся, потому что почувствовал себя натурально буржуем, жрущим пирожные на глазах у голодного сироты. Сиротой был, как ни странно, Малдо Йоз, сегодняшний триумфатор, обладатель почти Королевской шляпы, предводитель Новых Древних Архитекторов, колдун, каких даже здесь, в Сердце Мира, по пальцам можно сосчитать.

Он как-то внезапно сник, ссутулился ещё больше, азартный блеск в глазах погас. Хорошо хоть поля шляпы не обвисли, это было бы слишком.

— Я что-то не то сморозил? — прямо спросил я.

Малдо Йоз слабо улыбнулся, махнул рукой.

— Можно и так сказать. Но на самом деле, вы тут не при чём. Не берите в голову. Просто я отчаянно завидую людям, которые для вот этого всего рождены — Тёмная Сторона, другие Миры и… Не знаю, что у вас там дальше. И воображения не хватает предположить. А вам я завидую больше всех вместе взятых, очень уж много удивительных вещей о вас слышал; если хотя бы сотая часть правда — заверните мне вашу жизнь, хочу, беру, не торгуясь, даже если выяснится, что ради сохранения этих чудесных возможностей вам каждую ночь отпиливают голову ржавой пилой, а потом приделывают на место.

— Не отпиливают.

Мы помолчали.

— Извините за такую внезапную откровенность, — наконец сказал Малдо Йоз. — Не поверите, но обычно я веду себя гораздо сдержанней. Просто очень устал. И почему-то такое ощущение, что с вами всё можно.

— Правильное ощущение. И да, тут есть чему завидовать. Я вас очень хорошо понимаю. Когда-то сам завидовал — вообще всем, в чьей жизни был хоть какой-нибудь смысл. Даже если на самом деле его не было. Я бы тогда и за мало-мальски убедительную иллюзию смысла дорого дал… Ладно. Простите, что так расхвастался. Просто увлёкся разговором. И не подумал, как всё это звучит со стороны.

— Ну так я сам этого хотел, — откликнулся он. — В смысле, хотел вас разговорить. И получил несколько больше, чем рассчитывал. Так часто бывает.

— Равновесия ради следует признаться, что совсем недавно я отчаянно завидовал вам, — сказал я. — Когда дом был закончен, стоял, весь такой из себя невероятный, и вы с видом победителя вышли на крыльцо. И все захлопали и полезли к вам обниматься. Без аплодисментов и объятий я как раз обойдусь, но вот это ощущение только что законченного почти невозможного дела — самое прекрасное, что может случиться. Ради него имело смысл рождаться слабым недолговечным существом человеком, для которого почти невозможно вообще практически всё. И путь к настоящему счастью вполне очевиден, если не уму, то сердцу…

— Вы так говорите, будто у нас был выбор, кем рождаться.

Я молча пожал плечами. Потому что объяснять, что у меня, кажется, всё-таки был, и сами видите, что я в итоге выбрал, — это уже верх бестактности.

Но Малдо Йоз, похоже, и так всё понял. Нахмурился ещё больше, отвернулся. Потом сказал:

— На самом деле, этот дом действительно оказался совершенно невозможным делом. Рановато мы за него взялись. Надо было ещё потренироваться, хотя бы до конца года. Но мне так припекло! Вот прямо сейчас, вынь да подай, и точка.

— И снова очень хорошо понимаю, — кивнул я. — Сам такой. И это, наверное, правильно. Потому что всё равно получается, вопреки всему. Вот и у вас сегодня получилось.

— В самом конце был момент, когда я почувствовал, что мы не справляемся, — признался он. — Слишком много деталей и, что ещё хуже, слишком много несоответствий моим собственным представлениям о возможном, опыту, честно нажитому за годы, проведённые на настоящих стройках, где работают вовсе без магии. Я вдруг невольно усомнился в результате, а в нашем деле это катастрофа. Сразу утратил контроль над процессом и понял, что вся эта красота вот-вот рухнет мне на голову. Даже подумал: хорошо, что я работаю внутри и погибну под обломками. Позор гораздо мучительней. Но тут пришло второе дыхание, и всё получилось, как бы само собой. Неожиданно легко. Пока не понимаю, почему так. Но когда-нибудь разберусь.

Я не стал ничего ему говорить. Но удивлённо подумал, что возможно не зря напрягался, сопереживая строителям. Со мной часто так бывает: веду себя, как последний дурак, а потом, задним числом, внезапно выясняется, что это было совершенно необходимо.

Впрочем, бывает и наоборот.

Малдо, тем временем, снова повеселел, оживился, скорчил хитрющую рожу и спросил:

— Слушайте, сэр Макс, а мы с вами будем дружить?

Из моих знакомых подобный вопрос могла бы задать только Базилио — на правах почти новорожденной в мире людей. И, пожалуй, больше никто. А зря. Я высоко ценю подобное прямодушие. Ничего за собеседника додумывать не надо, сам всё простыми словами скажет, а потом догонит и трижды повторит. Очень удобно.