– Он сказал… – Вадик подкатил глаза, вспоминая слова. – Примерно так: «Блин, Рябушкин! Вы, блин, чего, блин? Что, блин, у вас, блин, происходит, блин?!»

Он взглянул на Ирку, заметно дезориентированную многочисленными блинами, и деловитой скороговоркой объяснил:

– Словом «блин» я заменяю другое, похожее.

– Давай без блинов, – попросила слушательница.

– Ладно. Значит, орет он: «Рябушкин, твою мать!»

– Давай без «твою мать», – попросила Ирка.

– Ладно. Тогда так: «Рябушкин! Вы чего, ох…?!» А неприличные глаголы тоже опускать?

Ирка молча кивнула.

– Совсем слов не останется, – пожаловался рассказчик. – Тогда я пищать буду, как эфирная глушилка, ладно? В общем, он кричит: «Рябушкин, пи-ип, вы там чего – совсем пи-ип? Что за пи-ип у вас происходит?» А я отвечаю: «Да ничего особенного, все хорошо», – а мне и вправду хорошо, только спать хочется до одури. А он вопит: «Какое, пи-ип, хорошо, если моего помощника какие-то пи-ип совсем намертво задушили и в пи-ип реку сбросили, как пи-ип котенка! Я вам этого пи-ип пи-ип Юрика в помощь послал, а его там пи-ип убили!» Я говорю: «Это не мы! Мы никого не убивали!» Правда ведь?

Вадик вопросительно посмотрел на Ирку, по лицу которой было видно, что соответствующие черные мысли ее уже посещают.

– Пока нет, – пробормотала она, непроизвольно разминая пальцы. – Хотя кое-кого убить уже хочется, пи-ип… Но я потерплю. Продолжай!

– А это все, – не уловив прямой угрозы, пожал плечами бестолковый рассказчик. – Шеф сказал еще только: «Пи-ип, смотри, Рябушкин, если вас с Еленой тоже убьют – домой, пи-ип, не возвращайтесь! Я вас тут, пи-ип, сам поубиваю, пи-ип!» И еще с полминуты ругался всеми теми нехорошими словами, которые мы с тобой договорились опускать.

Он вздохнул, потом вспылил и стукнул кулаком по матрасу, который от удара здорово заштормило:

– Ленка! Просыпайся! Тут такие дела, а ты спишь, как убитая!

– Пи-ип! – испуганно выругалась Ирка, меняясь в лице.

Она поспешно сдернула с неподвижной фигуры одеяло и в сердцах перебрала все запрещенные слова:

– Твою мать, блин, охренеть! Ну, что же это такое?!

– Действительно – что? – озадачился Вадик, почесывая вихры.

Вместо Ленки под одеялом обнаружились чемодан, дорожная сумка и скрученные в плотный клубок махровые гостиничные полотенца. В комплекте с одеялом хитроумная комбинация из разноплановых предметов вполне убедительно имитировала человеческую фигуру, однако ни Ирка, ни Вадик изобретательности автора композиции не оценили.

– А я-то еще удивилась, что она вещи не бросила посреди комнаты, как обычно! – с досадой пробормотала Ирка. – Ну, Ленка! Ну, зараза! Куда она, спрашивается, делась?

– Че-чемодан, – отодвигаясь от упомянутого предмета и бледнея, пролепетал Вадик. – О господи! Неужели?!

– Неужели – что?!

– Неужели Ленка там? В чемодане?! – прошептал Вадик. – Как Юрик был в сумке…

– Не говори глупости! – тоже быстро бледнея, прикрикнула на него Ирка. – Почему она должна быть в чемодане? Не надо ей в чемодан. И не поместилась бы она в чемодане.

Прозвучало это отнюдь не утешительно, как-то даже жалко. Вадик малодушно отвернулся и прошептал:

– Открой его!

– Господи, укрепи меня! – пробормотала Ирка и потянулась дрожащей рукой к замку чемодана.

Вадик крепко зажмурился. Замок щелкнул, молния свистнула, Ирка ахнула и воскликнула:

– Вот она где!

Вадик покачнулся и приготовился услышать кошмарную новость. Вместо этого послышались нежный шелковый шорох и удовлетворенное сопение. Осторожно открыв глаза, он посмотрел на Ирку. Она крутилась у зеркала, прижимая к верхней части своего организма полупрозрачную кружевную тряпочку жизнерадостного оранжевого цвета. Оценить, насколько это игривое одеяние Ирке к лицу и к телу, было невозможно: примерка нижнего бельишка поверх целомудренно укрывающего госпожу Максимову пухлого одеяла имела характер сугубо символического действа.

– Моя любимая маечка, – объяснила кокетка, встретив в зеркале непонимающий взгляд товарища. – Ленка, зараза, нагло свистнула ее у меня и использует как ночнушку.

– Только не сегодня! – напомнил Вадик, через плечо потыкав пальцем в ночевавший в Ленкиной постели чемодан.

Ни на нем, ни на прочих предметах, вкупе заменяющих в кровати пропавшую Ленку, никаких спальных одеяний не было.

– Похоже, твоя любимая подружка вообще не ночевала в номере? – спросил Вадик, нажимая на слово «твоя» и тем самым пробуждая у Ирки смутное чувство вины.

Никакой вины за собой Ирка не чувствовала, а вот беспокойство испытывала сильное. До сих пор дорогая подружка исправно держала ее в курсе всех мало-мальски значимых событий в своей личной жизни, а тут вдруг исчезла без предупреждения и объяснения! И ладно бы не сказала о какой-нибудь ерунде вроде выловленного из чужой реки незнакомого трупа! Но ночь, проведенная подругой вне специально отведенного для этого места, определенно не могла считаться мелочью, не заслуживающей внимания! Ирка хотела немедленно вывалить все свои вопросы и упреки на неразумную голову подружки, но сделать это не удалось.

– У меня деньги на счету закончились! – огорчился Вадик.

– А мой телефон тут вообще бесполезен, у меня роуминга нет, – тоже расстроилась Ирка.

Пришлось звонить с городского телефона в номере, но и это не помогло наладить связь: вызываемый абонент был недоступен.

Думать, что близкая подруга лишила ее своего доверия, Ирка не хотела, поэтому версия о том, что Ленка покинула гостиничный номер не по собственной воле, была рассмотрена внимательно и со всех сторон. В свете трагической смерти Юрика, посмертно представленного Ирке Вадиком в качестве правой руки их общего с Ленкой телевизионного шефа, любые неожиданные происшествия с участниками берлинской миссии выглядели подозрительно. Настораживала и ловкость, с которой автор сложносоставной пододеяльной композиции использовал для создания «куклы» Ленки ее же багаж: это неприятно напоминало о том, что мертвого Юрика нашли упакованным в дорожную сумку. Похоже было, что преступник четко ассоциирует неживые тела и багажные принадлежности, при этом комбинируя их в разных вариациях.

– Какой-то чемоданный маньяк! – предположил Вадик.

Это была первая версия. Вторую, поколебавшись, выдвинула сама Ирка. Колебания ее были вызваны сомнениями в том, что подружка, если с ней все хорошо, одобрит Иркины сметливость и болтливость. Версия была построена именно на том, что Ленке хорошо, из отеля она улетучилась по собственной инициативе, без приюта не осталась и скоротала ночь отнюдь не в чемодане и не с маньяком.

Тщательный осмотр помещения склонил чашу весов в сторону версии номер два.

– Она не стала разбирать свои вещи, но воспользовалась утюгом! – заметила Ирка, исследовав содержимое встроенного шкафа. – И по всему видно, что очень торопилась. Вечером, я помню, гладильная доска аккуратно стояла в уголочке, а теперь валяется на полу, и шнур утюга весь в петлях – сто процентов, Ленка похозяйничала! Дальше, смотри: ее любимые джинсы небрежно брошены на тумбочку.