лично проверить Меера на детекторе лжи.

Вулф хмыкнул:

– Мисс Веннер, а теперь еще и мисс Лугос.

– В том смысле, что мне следовало соблазнить хотя бы одну из них? Увольте меня.

– Пф! Я ропщу на твое поведение только тебе в лицо и никогда не злобствую. Ты же всегда пытаешься вывести меня из себя преднамеренно, а не по недосмотру. Значит, мисс Лугос невиновна?

– Ставлю десять против одного.

– А она знает виновного?

– Ставить не готов. Возможно, она думает, что знает. Или нет.

– Проклятье! – Он поднялся и направился к книжным полкам, чтобы выбрать очередную книгу.

Глава 12

Шесть дней спустя, в воскресенье, двадцать второго июня, в полдень мы сидели в кабинете впятером и пялились друг на друга. Точнее, Сол, Фред, Орри и я пялились на Вулфа, а он смотрел на нас, поочередно обводя нас взглядом, при этом двигались только его глаза, а не голова.

– Нет! – отрезал он. – Это нелепо. Смешно. Абсурдно. И неприемлемо. – Он перевел взгляд на меня. – Сколько мы всего затратили, включая тебя?

Я закрыл глаза и открыл их секунд двадцать пять спустя.

– Скажем, три тысячи долларов. Немного больше.

– Вычтем эту сумму из моих налоговых выплат. Позвони миссис Оделл и скажи, что я выхожу из игры. И выпиши ей чек на всю сумму полученного от нее аванса.

Фред и Орри переглянулись, потом дружно повернули голову и посмотрели на меня. Солу, сидевшему в красном кожаном кресле, крутить головой не пришлось. Я же уставился на Вулфа, точнее, на левый уголок его рта, чтобы попытаться определить, насколько плохи наши дела.

А случилось за это время предостаточно. В среду днем, например, разразились подряд три бури. Стихия бушевала целый день. Джилл Кэтер, жена Орри, пригрозила уйти от него за то, что накануне он посмел явиться домой в пять утра, после того как сводил сотрудницу КВС на обед и в театр, хотя Орри объяснил, что все это делается за счет клиента. Во вторник Вестсайдское шоссе на выезде из Нью-Йорка в северном направлении было весь день перекрыто из-за дорожных работ, из-за чего не знавший этого Фред Даркин, который следил за другим сотрудником КВС, упустил его, а Фред терпеть не может упускать свою жертву. В пятницу Элейн, старшая дочь Фреда, призналась, что курит марихуану. Сол Пензер провел два дня и одну ночь в Монток-Пойнте, пытаясь найти человека, изготовлявшего бомбы, но тщетно. Наконец, в пятницу Министерство труда сообщило о том, что в мае индекс потребительских цен вырос еще на три десятых процента. Словом, занятая неделька выдалась.

Лично я творил чудеса. Ответил на добрую сотню телефонных звонков, включая дюжину от наших помощников. Они и в самом деле из кожи вон лезли, пытаясь помочь. Трижды звонила миссис Оделл. Битый час я проговорил с одним сотрудником КВС, которого привел Орри. К нам, как выяснилось, он набился сам, чтобы поболтать с самим Ниро Вулфом. Один вечер я провел в компании Сильвии Веннер и ее приятеля, мужского шовиниста из КВС. Мы собирались у нее в квартире. Ежедневно я мыл лицо и руки. Я мог бы продолжать и продолжать, но вы уже и сами поняли, что я вкалывал не покладая рук.

Вулф тоже не бил баклуши. Когда в пятницу утром, в половине двенадцатого, в дверь позвонил инспектор Кремер, Вулф велел впустить его и даже выдержал двадцать минут беседы. Зуба на нас Кремер не имел. А пожаловал он лишь потому, что накануне Касс Р. Эбботт, президент КВС, заходил к нам около шести вечера и провел с Вулфом целый час. Судя по всему, Кремер установил за нашим старым особняком из бурого песчаника наблюдение, и столь затянувшийся визит высокопоставленного лица не давал ему покоя. Возможно, он решил, что это посещение означает, что Вулф уже расшевелил осиное гнездо, и, если так, торопился и сам погреть руки. Думаю, уходя, Кремер вынес впечатление, что мы с ним собратья по несчастью, хотя с этой парочкой нужно всегда держать ухо востро.

Приход Эбботта наверняка означал, что ожидание начало действовать ему на нервы, а для человека подобного положения это невыносимо. Устроившись в красном кожаном кресле, Эбботт заявил, что хотел бы побеседовать с Вулфом конфиденциально, на что Вулф ответил, что не возражает – разговор записываться не будет. Тогда Эбботт покосился на меня, перевел взгляд на Вулфа и пояснил:

– Я имею в виду с глазу на глаз.

Вулф помотал головой:

– В профессиональном отношении мы с мистером Гудвином ничего друг от друга не скрываем. Если он покинет эту комнату, а вы скажете мне что-либо, имеющее хотя бы отдаленное отношение к делу, которое мы расследуем – пытаемся расследовать, – я расскажу ему все без утайки.

– Что ж… – Эбботт задумчиво почесал кончик носа и провел рукой по белоснежной шевелюре. – Я наводил о вас справки, а вот про Гудвина почти ничего не знаю. Вы-то надежны, а он как?

– Так же. Что толку от цепи, если одно звено в ней пришло в негодность?

– Хорошо сказано, – кивнул Эбботт. – Чьи это слова?

– Мои. Мысль не нова, но изложена лучше.

– Я знаю, вы любите словесные игры.

– Да. Случается, на шести языках, хотя мои знания довольно поверхностны. Я хотел бы уметь общаться с любым жителем нашей планеты. К сожалению, зачастую общение бывает непростым, как, например, сейчас.

Поднятые брови сделали длинное бледное лицо Эбботта еще более вытянутым.

– Ей-богу, я могу попробовать.

– Я вас слушаю.

– Говоря «конфиденциально», я подразумевал, что вы не станете делиться услышанным с миссис Оделл.

– Вот видите? – кивнул Вулф. – Вы опять за свое. Разумеется, я поделюсь с ней любыми сведениями, которые могут представить интерес. Она моя клиентка. Если вы не хотите, чтобы она узнала, из какого источника я эти сведения почерпнул, то готов пойти вам навстречу и держать рот на замке… Что, Арчи?

– Все в порядке, – сказал я. – Записано и взято на заметку.

– Хорошо, я согласен, – произнес Эбботт, устраиваясь поудобнее в глубоком кресле. – Я знаком с миссис Оделл вот уже двадцать лет. Думаю, вам известно, что она владеет крупным пакетом акций компании «Континентальные вещательные сети». Я знаю ее очень хорошо, да и ее покойного мужа знал прекрасно. Это одно. Второе заключается в том, что я был президентом КВС в течение девяти лет, а через несколько недель ухожу на пенсию, и мне не хотелось бы оставлять компанию, пронизанную духом недоверия, сомнения и подозрительности. Не по отношению к кому-либо конкретно, а вообще. Такой дух и