появился перед моим внутренним взором: густые каштановые волосы, еще не окрашенные сединой, нос, похожий на клюв, тонкий сжатый рот, близко посаженные глаза, характерный бегающий взгляд… А еще я узнал низкие, широкие плечи и родинку на тыльной стороне левой руки, тяжелую цепочку для часов и темные брюки в полоску. Несмотря на то, что мой ищущий взгляд обнаруживал только пустой круг от свечи, душевным зрением я узрел Уэджа, стоящего на пороге. Это его тень скользнула мимо окна, когда я зажег свечи после ужина, это его фонарь я видел на дорожке, это стук его шагов я слышал.

Вот почему я обратился к нему, видимому и все же невидимому.

– Чего ты от меня хочешь, Уэдж? – спросил я. – Почему ты неупокоен?

Порыв ветра из-за угла погасил свечу. Дрожь охватила меня, я захлопнул дверь и закрыл ее на щеколду. Я больше не мог находиться снаружи, в темноте, в компании существа, что, несомненно, стояло на пороге.

Разум не способен переносить определенные эмоции, если они достигают какого-то верхнего предела. Наступает кульминация, и за возбуждением следует спад. Именно это сейчас происходило со мной: хотя мне предстояло провести ночь наедине с бог знает каким гостем до самого утра, ужас успел достигнуть своей кульминационной точки и теперь пошел на спад. Я осознал, что присутствие, которое я, кажется, обнаружил, проявилось только снаружи, а не внутри дома. Ничто не проникло, судя по психическому чувству, в открытую дверь, и я провел одинокую ночь с намного меньшими опасениями, чем если бы куда-нибудь поехал в темноте. Я спал и просыпался, снова засыпал, но не впадал в панику из-за кошмаров и не испытывал уже знакомого чувства, будто в комнате кроме меня кто-то есть. Наконец я заснул без сновидений, а проснувшись, обнаружил, что наступает день, радостно сияет солнце, и рассветный хор птиц звучит в гармонии с миром.

Весь день я был занят восстановлением и ремонтом дома, но, немного поразмыслив об Уэдже, пришел к выводу, что не стану рассказывать Хью Грейнджеру о своих вчерашних переживаниях. В самом деле, никаких особенных доказательств у меня как будто не было: тень, которая прошла мимо окна, вполне могла оказаться странным отсветом зажженной спички; свет фонаря, который я видел на дороге, – если это вообще был фонарь, – вполне мог быть настоящим; и кто знает, не мог ли стук в дверь объясняться обычным шорохом плюща или другого ползучего растения, так сильно преувеличившим мое воображение под действием волнения и одиночества? Что касается воспоминания о Уэдже, которое ускользало от меня раньше, – вполне естественно, что рано или поздно я должен был о нем вспомнить. Кроме того, предположив, что во всей этой истории присутствует некий сверхъестественный элемент, я решил, что такой же или подобный феномен может засвидетельствовать и Хью; его показания будут куда основательнее, если он заранее не будет знать о моих предположениях.

Так же, как и я, Хью приехал незадолго до заката, большой и веселый; он легко упрекал меня за ложные посулы насчет ловли форели – ведь ручей почти пересох.

– Но приближается дождь, – сказал он. – Ты разве не чувствуешь?

На небе собрались облака, стало душно, и не успели мы закончить с ужином, как кусты закачались под первыми каплями. Дождь, однако, скоро закончился, и пока я занимался какими-то расчетами, которые обещал назавтра показать подрядчику, Хью прогуливался по дорожке, ведущей к дому, и дышал свежим воздухом. Я закончил с делами до его возвращения, и мы сели за пикет. Он сказал:

– Мне казалось, ты говорил, что в доме твоего дяди никто не живет. Но я прошел мимо мужчины, идущего оттуда и несущего фонарь.

– Я не знаю, кто бы это мог быть, – сказал я. – Ты хорошо его рассмотрел?

– Нет, он выставил фонарь, когда я приблизился; я сразу же повернул, догнал его и снова прошел мимо – впрочем, не знаю для чего.

В наружную дверь постучали, потом настала тишина, и стук повторился.

– Мне посмотреть, кто это, пока ты сдаешь карты? – спросил Хью.

Он взял свечу со стола, но, оставив раздачу незаконченной, я пошел за ним и увидел, как он открыл дверь. Свеча отбросила темноту, и под поднятой рукой Хью я увидел, смутно и неотчетливо, силуэт мужчины. Потом свет упал на его лицо, и я узнал гостя.

– Да, чем могу помочь? – спросил Хью, и точно так же, как случилось вчера, порыв ветра задул свечу, оставив нас в потемках.

Потом снова зазвучал голос Хью, на сей раз неестественно громкий.

– Убирайтесь! – воскликнул он. – Чего вы хотите?

Я распахнул дверь в гостиную, располагавшуюся рядом, и свет оттуда упал на узкий коридор у входа. Там никого не было, кроме нас с Хью.

– Но куда девался попрошайка? – спросил Хью. – Он прошел мимо меня. Он вошел в гостиную? Черт возьми, где он?

– Ты его видел? – спросил я.

– Конечно, я его видел. Невысокий мужчина, нос крючком, близко посаженные глаза. Очень неприятный тип… Слушай, мы должны обыскать дом. Он точно вошел внутрь.

Вместе – не поодиночке! – мы обошли несколько комнат: гостиную, столовую и кухню внизу и три спальни наверху. Везде было пусто и тихо.

– Это призрак, – сказал Хью; и я рассказал ему о прошлом вечере. Также я сообщил ему все, что знал о Уэдже и его жене, о ее внезапной смерти во время отпуска. Раз или два я видел, что Хью поднимает руку, загораживая свечу, а когда я закончил, он внезапно задул ее и подошел к окну.

– Я думал, это отражение свечи на стеклах, – сказал он. – Но это не так. Посмотри туда.

В дальнем конце сада горел свет, видимый в просветах между высокими зарослями гороха, и рядом с ним что-то двигалось. Вот появилась часть руки, как будто человек копал, вот плечо и голова…

– Идем, – прошептал Хью. – Это он. Но что он делает?

И уже в следующий миг мы смотрели в темноту; свет исчез.

Мы взяли свечи и вышли через кухню. Пламя ровно поднималось в безветренном воздухе, словно в комнате, и через пять минут мы осмотрели каждый куст и заглянули в каждую трещинку. Потом Хью внезапно остановился.

– Ты оставил свет на кухне? – спросил он.

– Нет.

– Он там, – сказал мой друг, и я посмотрел в ту сторону, куда указывал его палец.

* * *

Между нашими спальнями, выходящими в сад, находилась дверь, и перед сном я придумал банальную причину оставить ее открытой – желание поговорить с Хью. Он уже лежал в постели.

– Хочешь завтра порыбачить? – спросил я.

Прежде