Приличных туфель у меня нет, но платье достаточно длинное, чтобы скрыть это. Я надела платье. Так, теперь нужно как-нибудь застегнуть пуговки. Это сложно, потому что они на спине, но обычно я справляюсь.

Одна из норвежских леди подошла ко мне и застегнула пуговицы. Ее руки от возраста слегка дрожали. Я улыбнулась ей через плечо и сказала:

— Спасибо.

Пусть она не поняла слов, но зато поняла смысл сказанного и кивнула в ответ.

Вторая леди порылась у себя в сумке и вытащила завязанный узелком кружевной носовой платочек. Развязав его, она показала мне свою самую драгоценную вещь — пару настоящих жемчужных сережек, причем с довольно крупными жемчужинами. Леди Регина могла бы им позавидовать. Норвежка поднесла одну из серег к моему уху и кивнула.

— Нет, я не могу!

Но они настояли. Сами вдели их мне в уши. Я никогда в жизни не носила драгоценностей, тем более таких красивых. Они, конечно, давным-давно вышли из моды, должно быть, их передавали из поколения в поколение. Но я подумала, что эти простые линии выглядят гораздо красивее, чем разукрашенные клипсы наших дней. Сережки непривычно оттягивали мне мочки, и все-таки это было здорово. Когда я приду в первый класс, буду выглядеть так, словно мое место там.

Я испытывала потребность бросить вызов. Все эти годы, ухаживая за волосами и одеждой других людей, я чувствовала, что могу затмить любую дебютантку или светскую львицу, и вот наконец мне выпал такой шанс.

В каюте не было зеркала, но оно мне и не требовалось. По улыбкам на лицах старых леди я знала, что выгляжу прекрасно.

— Спасибо, — прошептала я еще раз, вытащила из кармана униформы фетровый кошелек со своими сбережениями и всунула его в руки той леди, что одолжила мне свои серьги. Вроде как сказала: «Вы доверили мне свою самую ценную вещь, а я доверяю вам мою». И я знаю, что она поняла.

Когда я возвращалась в первый класс на лифте, мальчик-лифтер смотрел на меня, слегка приоткрыв рот. Ему явно хотелось спросить меня о причинах такого преображения, но он не осмелился — как я поняла, даже видимость богатства заставляет людей относиться к вам по-другому.

Это стало еще очевиднее, когда я подошла к большой лестнице. Я подходила к ней и раньше, следуя за Ирен или леди Региной, но тогда я была в одежде прислуги, а следовательно, невидимкой. Сейчас я была самой собой. И меня видели.

Женские взгляды изучали модное платье и жемчужные серьги, и я видела, как они задаются вопросом, кто я такая и почему они не замечали меня раньше, и пытаются соотнести меня с известными семействами из «Книги пэров» Берка. Мужские взгляды были совсем другими. Прежде они или игнорировали меня, или оценивали, как могли бы оценить кусок мяса. Сегодня взгляды их были не настолько грубыми, но при этом более жадными, потому что они думали, будто к моей красоте прилагается еще титул или состояние. Не знай я другую сторону медали, это могло бы меня впечатлить. Я шла по лестнице, и мне вслед летели шепотки.

Когда я спустилась вниз, дверь на палубу отворилась и появился Алек. Он надел светло-серый костюм, так же прекрасно подогнанный по фигуре, как и остальная его одежда. Морской ветерок взъерошил его неукротимые каштановые кудри. Он окинул взглядом холл, разыскивая меня. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы узнать девушку-служанку в хорошо одетой женщине, идущей ему навстречу, но я сразу поняла, когда он меня узнал. Он не то чтобы увидел меня, скорее… с ним что-то случилось. Часть окутывавшего его одиночества исчезла. И со мной это тоже случилось — изменения затронули не только одежду; когда я находилась рядом с Алеком, я становилась именно той личностью, которой хотела быть. Расстояние между нами сокращалось, и не только потому, что мы шли навстречу друг другу.

— В тебе определенно скрывается нечто большее, чем то, что видно глазом, — сказал он вместо «здравствуй».

— Значит, нас уже двое.

Алек с некоторым удивлением рассмеялся:

— Могу я сопроводить вас на ланч?

Как будто забыл, что все это затеяно только с целью обезопасить меня. Но я не могла его за это винить, я и сама готова была обо всем забыть. Я сделала чопорное, как у леди Регины, лицо, и Алек заулыбался еще шире.

— Буду счастлива.

Алек предложил мне руку. Я приняла ее с таким видом, будто делала это уже сто раз. Я не помнила, что играю роль, не помнила про опасность, которую представлял собой Алек. Михаил тоже превратился в дурное воспоминание. Я растворилась в настоящем и в своем спутнике.

Мы не остались на общий ланч с пассажирами первого класса, а пошли в ресторан с меню, где можно заказать все что угодно и тебе это быстро принесут, — просто потрясающе. Мы сидели за столом, накрытым скатертью, официант расставлял перед нами фарфоровые тарелки. Я улыбнулась ему, хотя это неправильно. Обычно те, кого обслуживают, не обращают внимания на обслуживающий персонал, и это устраивает обе стороны. Но я хорошо знаю, что это такое, когда тебя не замечают, и поэтому не могла делать вид, что официант невидим.

Впрочем, потом я обратила все свое внимание на Алека. Нам не требовалось вести светскую беседу — этот этап мы прошли давно.

— Полагаю, вы бы стали управлять отцовским бизнесом, если бы не… если бы вам не пришлось уезжать на неосвоенные территории.

— Я этого никогда не хотел, — ответил Алек. Мы сидели и через окно любовались сверкающим голубым океаном, бывшим непривычно спокойным. Казалось, что мы не плывем по воде, а подвешены в небе. — И папа меня в этом поддерживал, да благословит его Бог. Слишком много отцов хотят, чтобы сыновья совпадали с заготовленным ими шаблоном.

— Не только отцы. — Я подумала о том, как леди Регина заставляет Ирен быть не той, кто та есть, вместо того чтобы ценить в дочери ее собственные качества. — Но если вас не вынуждали брать в свои руки «Сталь Марлоу», то чем бы вы занимались?

Алек как будто смутился:

— Всю свою жизнь я рос, наблюдая за работой отца, но меня вдохновляли не управление заводами и не продажа готового продукта, а чертежи и планы. Мысль, что можно рассчитать вес и размеры еще не существующего здания, а потом претворить это в жизнь… мне это казалось волшебством. И я изучал архитектуру. Сначала дома в Чикаго с помощью человека по имени Фрэнк Ллойд Райт[5], потом в Колумбийском университете. В Париже я пытался продолжать, даже встретился с Гюставом Эйфелем[6]это совсем не то же самое. — Он улыбнулся, но теперь за улыбкой скрывалась печаль. — Я хотел работать со сталью, только другим манером. Я хотел… сгибать ее в дуги. Погружать глубоко в землю, чтобы она выдержала здания невиданной доселе высоты. Архитектура — это лучший вид искусства и бизнеса. Соединение красоты и пользы.