— О боже. Он так спросил? И что ты ему ответила?

— Я сказала… — Сара шмыгнула носом. — Я сказала, что должна подумать. Ах, я и без того знала… — у нее сорвался голос, но она сумела взять себя в руки, — я знала, что люблю его больше, гораздо больше, чем Пуки, но прямо сказать ему об этом было бы ужасно несправедливо по отношению к ней. Поэтому я обещала ему подумать до завтра. «Значит, если я тебе завтра позвоню, ты мне скажешь? — спросил он. — Честное слово?» И я дала ему честное слово. Весь вечер я избегала встречаться с Пуки взглядом и ночью плохо спала, но когда на следующий день он мне позвонил, я ему сказала: «Тебя, папа». Он чуть не заплакал. С ним, сама знаешь, это частенько случалось.

— Правда? Я никогда не видела его плачущим.

— Да, частенько. Он был человек эмоциональный. Короче, он мне говорит: «Это замечательно, моя радость», а я вздыхаю с облегчением, оттого что он не заплакал. А потом он мне говорит: «Послушай. Я должен тут устроить кой-какие дела, и после этого я заберу тебя. Не сейчас, но скоро, и тогда мы постоянно будем вместе».

— Господи, — подала голос Эмили. — И конечно, ничего он не устроил.

— Через какое-то время я просто перестала ждать, перестала думать об этом.

— И продолжала жить с нами. — Эмили полезла за сигаретой. — А я ни о чем таком даже не догадывалась.

— Пойми правильно, — сказала Сара. — Тебя он тоже любил. Он меня постоянно о тебе спрашивал, особенно когда ты стала постарше. Чем ты интересуешься, что ты хотела бы получить на день рождения — такие вещи. Просто вы так и не сблизились по-настоящему.

— Я знаю. — Сделав глоток, Эмили остро почувствовала, как с попаданием алкоголя в кровь разрастается ее меланхолия. У нее тоже нашлась история в запасе, пусть и не столь печальная. — Помнишь Ларчмонт?

— Конечно.

— Однажды папа приехал к нам на Рождество… — Она рассказала, как лежала в кровати, а внизу родители долго о чем-то говорили, и когда она позвала мать, та поднялась к ней и от нее попахивало джином. Пуки сказала ей, что они с отцом «решили по-новому взглянуть на вещи», и у нее, у Эмили, тут же вспыхнули радужные надежды, которые уже на следующий день растаяли.

— Да, — Сара покивала, — я помню эту ночь. Я тоже не спала и слышала, как ты ее вызвала.

— Правда?

— Я слышала, как Пуки поднялась наверх. Я тоже разволновалась и где-то через полчаса встала с кровати и спустилась на первый этаж.

— Серьезно?

— В гостиной было темновато, но я все же разглядела: они лежали на диване.

Эмили сглотнула:

— Ты хочешь сказать, что они… занимались любовью?

— Я же говорю, там было темновато, но он лежал сверху, и они… страстно обнимались. — Сара тут же поспешила прикрыть рот стаканом.

— Вот, значит, как.

Наступило молчание, которое прервала Эмили:

— Жаль, что ты мне об этом не рассказала еще тогда. А может, оно и к лучшему. Слушай, ты можешь мне объяснить, почему они развелись? Только не повторяй ее версию: она «задыхалась», она хотела свободы. Как героиня «Кукольного дома», с которой она себя всегда сравнивала.

— «Кукольный дом», точно. Отчасти так и было. А с другой стороны, через несколько лет после развода она решила к нему вернуться, но он сказал «нет».

— Ты уверена?

— Абсолютно.

— Но почему?

— Эмми, сама рассуди. Если бы ты была мужчиной, ты бы ее приняла?

Эмили подумала.

— Нет. Тогда зачем он вообще на ней женился?

— Он ее любил, в этом ты можешь не сомневаться. Однажды он мне сказал, что она была самой удивительной женщиной из всех, кого он когда-либо встречал.

— Ты шутишь.

— Ну, может, он не сказал «удивительная». «Она очаровывала» — вот как он выразился.

Эмили несколько секунд разглядывала свой напиток.

— И когда же у вас происходили все эти разговоры?

— Когда я носила скобки. Вообще-то мне не надо было ездить в город каждую неделю, дантисту я показывалась раз в месяц. Мы с папой придумали эти еженедельные визиты к врачу, чтобы проводить больше времени вдвоем. Пуки даже не догадывалась.

— Я тоже. — Даже сейчас, в тридцать шесть лет, Эмили ощутила укол ревности. — А кто такая эта Ирэн Хаммонд? — спросила она. — Я познакомилась с ней на похоронах отца.

— Ирэн Хаммонд появилась уже в конце его жизни. До нее были другие.

— Вот как? И ты их знала?

— Некоторых. Двух или трех. Одна мне совсем не понравилась, а другие были ничего.

— А почему, по-твоему, он снова не женился?

— Не знаю. Однажды он сказал — я тогда была помолвлена с Дональдом Клеллоном, — что мужчина, прежде чем вступать в брак, должен найти себя в работе. Может, отчасти в этом было дело. Он никогда не был счастлив в работе. Он мечтал стать знаменитым репортером вроде Ричарда Хардинга Дэвиса или Хейвуда Брауна. Мне кажется, он сам не понимал, как так получилось, что он всего лишь… сама знаешь… корректор.

Последняя фраза их доконала. Весь вечер они обе сдерживали слезы, а тут прорвало. Первой заплакала Сара. Эмили поднялась с пола, чтобы заключить сестру в объятия и утешить ее, но вместо этого сама разнюнилась. В двадцати милях отсюда их мать лежала в коме, а они, с пьяной судорожностью вцепившись друг в дружку, оплакивали давнюю потерю отца.

Пуки не умерла ни завтра, ни послезавтра. К концу третьего дня врачи объявили, что ее состояние стабилизировалось, и Эмили решила уехать домой. Она соскучилась по своей кондиционированной квартире, где было чисто и не пахло плесенью, соскучилась по работе.

— Жаль, что мы так редко видимся, — сказал ей Тони, быстро домчавший ее до станции на своем «тандерберде».

Стоя на платформе в ожидании поезда, Эмили поняла, что такой удобный случай заговорить о продаже имения ей может не скоро подвернуться. Она постаралась сделать это тактично, дав ему понять, что это вообще-то не ее дело, и предположив, что он сам наверняка об этом задумывался.

— Еще бы! — ответил он, в то время как они услышали звук приближающегося состава. — Я бы рад от него избавиться. Пусть привезут бульдозер и сровняют дом с землей. Если б дело было во мне, я бы давно…

— Ты хочешь сказать, что дело не в тебе?

— О нет, радость моя. Все дело в Саре. Она слышать об этом не желает.

— А мне Сара сказала, что она как раз хочет продать имение и все дело в тебе.

— Да? — То, что он услышал, его явно позабавило. — Серьезно?

Поезд накатил с лязгом и грохотом, и Эмили осталось только попрощаться.

Из лифта на своем этаже она вышла, едва держась на ногах от усталости. Квартира, как и ожидалось, встретила ее прохладой и уютом. Она упала в мягкое кресло и вытянула ноги. Полное изнеможение. Завтра она поедет в агентство «Болдуин эдвертайзинг» и будет делать свою работу со свойственным ей интеллектом и эффективностью, к чему она всех приучила, а пить не будет всю неделю, ну разве только бутылочку пива или бокал вина после работы. И быстро войдет в норму.