— Товарищ командир, — голос Плахова был вроде бы тихим, но волнение в нем все же звучало. — Этот человек сотрудничать отказывается. Сказал только имя и звание.

— И кто такой несчастливый, что на нас ухитрился нарваться?

— Говорит фон Бок, генерал-фельдмаршал…

Опаньки! Про этого деятеля Сергей не то чтобы много, но слышал. И в том времени, и, кстати, здесь. Причем того, о чем не любят писать. Гугл в помощь, господа, как говаривали порой в его времени. Да и звание пленного само за себя говорило. Однако додумать мысль и обсчитать перспективы он не успел — за окнами громыхнуло. Поглядев на часы, Сергей запоздало сообразил, что Громов дал им целых пять минут сверх лимита, а потом рвануло так, что разом стало не до размышлений.

Как оказалось, оказавшейся в его руках солидной огневой мощью Громов воспользовался умело. Наверняка ведь заливал, что в Гражданскую на бронепоездах только катался. Небось, и командовал, и красных гонял в хвост и в гриву. Во всяком случае, происходящее этим выводам никак не противоречило.

Позже выяснилось, что на станции был небольшой гарнизон, расквартированный в реквизированном немцами здании возле ремонтных мастерских. Сдуру над импровизированной казармой подняли немецкий флаг, и это стоило многим солдатам жизни — Громов сделал из увиденного правильный вывод, и стосемимиллиметровые орудия отработали по немцам как на полигоне, в упор. Пока единственная в городе более-менее боеспособная немецкая часть стремительно превращалась в гуляш под кирпичами, остальные орудия бронепоезда обрушились на саму станцию и стоящие на ней эшелоны.

Из трех составов, оказавшихся не в то время и не в том месте, один был с войсками. По нему-то и отработали «эрликоны» и пулеметы, благо выделить его из остальных не составило труда. Скорострельность зенитной двадцатимиллиметровой пушки чуть менее трехсот выстрелов в минуту. «Максим» выдает до шестисот, и, благодаря водяному охлаждению, пулеметчик не боится перегреть ствол. Зенитная счетверенка при стрельбе в упор еще эффективнее, а патронов на бронепоезде не жалели. В результате получился не то что бой, а, скорее, классическая бойня. Та самая, которую американцы так любят показывать в своих боевиках. Только вот трупы были настоящие.

Рядом стоял эшелон с топливом, предназначенным для второй танковой группы. Гудериан бензина не дождался, полыхнула горючка знатно, и станцию худо-бедно осветила. Это, конечно, не специальная подсветка, но зато теперь по строениям и разбегающимся немецким солдатам вести огонь можно было в относительно комфортных условиях. Сколько немцев погибло, сказать было трудно, но то, что технику — грузовики и бронетранспортеры — находящуюся здесь же в количестве восьми единиц, пожгли всю, артиллеристы видели отчетливо. И лишь третий эшелон уцелел. На нем артиллеристы сумели вовремя разглядеть госпитальные кресты и перенести огонь на другие цели. Учитывая, что творили немцы на советской земле, может, и зря.

Когда через пару часов все утихомирилось, а посланные разведчики сообщили, что деморализованные немцы в спешке, маленькими группами покидают населенный пункт, и как минимум до утра, пока немцы не опомнятся, у них точно есть, Громов организовал охрану и прибыл на захваченный штабной поезд. И застал там форменное непотребство.

Началось оно, откровенно говоря, практически сразу после того, как бой у станции наконец стих. До того было как-то не до пленных, поэтому всех их, за исключением самого фон Бока, связали и запихнули в вагон охраны, приставив к ним часового. Чтоб, значит, пугал грозным видом. Получалось у парня, видимо, неплохо, во всяком случае, немцы лежали тихонечко и пискнуть боялись. Там, кстати, по словам Селиверстова, когда они вломились, народу оказалось совсем немного. Один из пленных тогда подтвердил, что большинство солдат были с разрешения самого фельдмаршала отпущены в увольнение.

Очевидно, фон Бок считал (и не без основания, к слову), что в этих местах угрозы ждать особенно неоткуда. Ошибся, со всеми случается. Так или иначе, восемь солдат, а именно столько было в вагоне, оказались совершенно не готовы к нападению. Селиверстов проявил смекалку — просто открыл дверь, кинул внутрь гранату с неисправным взрывателем… А потом они с напарником спокойно частью грохнули, а частью оглушили попадавших в ожидании взрыва куда попало немцев. Вот так и подвели их вбитые муштрой рефлексы, бывает…

Со связистами оказалось еще проще. Те — народ простой, с телефонами да радиостанциями дело иметь привычный, а вот с двумя небритыми личностями, обладающими зверскими рожами и автоматами в руках, наоборот. В общем, сдались и не пискнули. И в результате стратегического значения объект, имеющий неплохую, в общем-то, по местным понятиям охрану и находящийся в глубоком тылу своих войск, оказался легко и без потерь захвачен пришлыми хамами. В общем, замечательно получилось.

А после этого Сергей принялся вспоминать все, что читал о фон Боке. И отчаянно пытался сообразить, что же такого интересного было в его биографии. В первые секунды мелькнула на границе восприятия какая-то мысль, но, испуганная стрельбой и взрывами, убежала. А ведь было там что-то! Но, увы, оставалось лишь сидеть в кресле и рассматривать фрица, которого Селиверстов рывком поставил на ноги и с помощью кулака у носа легко убедил стоять навытяжку и не пытаться демонстрировать свои арийские понты. Учитывая, что боец никуда не ушел, а устроился здесь же, у окна, протестовать фельдмаршал не пытался.

А вообще, колоритный был фриц. Погоны у него были такие, каких Сергею видеть еще не приходилось. А внешне — этакий классический образец немецкого офицера. Точнее, прусского офицера — седой, худощавый, разве что монокля не хватает. Впрочем, если он и правда тот, за кого себя выдает, то и неудивительно. Яркий представитель русского пруссака, хе-хе[16]…

В голове щелкнуло. Во-от они, воспоминания о будущем! Хромов встал, обошел немца по кругу, внимательно его рассматривая. Вот ведь урод! Плюхнулся обратно в кресло, едва удержавшись от того, чтобы по-американски закинуть ноги на стол. Прищурился:

— Ну, здравствуй, Федя.

Возможно, будь он постарше, то и вел бы себя иначе. Но — увы, жизненного опыта, не всегда полезного, однако же вроде как обязывающего быть вежливыми по отношению к старшим, у него был минимум. Зато желания кого-то хорошенько стукнуть имелось в избытке. Тем более поколение, к которому принадлежал Сергей, отличалось циничностью, в особенности по отношению к одиозным историческим деятелям. А человек в мундире фельдмаршала, стоящий перед ним, как раз к таковым и относился.

А глазенки-то выпучили все, кто здесь находился. И Плахов, добросовестно (и, похоже, на автопилоте) перетолмачивший немцу сказанное, и Селиверстов, и сам немец… Не привыкли вы, господа, к такому стилю общения. Ничего, все еще впереди.

— Вы, парни, я вижу, не поняли, что к чему? Так я вас поздравляю. Перед вами Федор фон Бок. Никогда не слышали его имя? Ну, так сейчас услышали. Такое русское-русское имя. Как думаете, почему?