— Хотите выпить, профессор?

— Мне недосуг. Итак, Майя, начнем, пожалуй. Вспомните, пожалуйста, точные числа и месяцы, когда Пятько прибывал в офис Лукашова.

— Не поняла…

— Я могу, конечно, повторить, но с каждым вопросом я буду вычитать из тысячи по сотне.

— Это, типа, мы уже играем? Ну хорошо… Пятько, Пятько… Февраль, перед праздником, — первый раз. Число было… сейчас вспомню… — Майя распоясалась и стала поигрывать коленкой. — Восемнадцатое. У Потылицына как раз день рождения был. Потом — в июне… Тоже в середине месяца… И последний раз — три дня назад. Хочешь, я сяду тебе на колени и запишу в твоем ежедневнике?..

— Я запомню. Второй вопрос: Щазов брал отпуска или уходил на больничный в те дни, когда прибывал Пятько? Он ведь через секретариат заявления пропускал, правильно?

— Ты такой славный… Знаешь, как разогреть девочку…

— Если бы ты знала, как я разогреваю м-мальчиков… Я задам вопрос по-другому: Щазов отстранялся от работы в те самые дни, когда в офис приезжал Пятько?

Майя скрестила на груди руки и, потупив взгляд, задумалась.

— Ты как-то странно заводишься, милый. Тебя это действительно возбуждает?

— В мои годы, Майя, приходится быть изобретательным.

— Я даже боюсь того, что наступит после такого разогрева…

— Итак, мы вычитаем сотню?

— Да боже упаси. Ты прав, профессор, Щазов уходил всякий раз, когда приезжал Пятько.

— И минус сотня за ложь?

— Черт возьми, он на самом деле приезжал именно в эти дни, я только никогда не обращала внимания на это! А за извращения сотню накинуть не хочешь?

Берг указал на телефон.

— Набери номер Фаины, сотрудницы финансового департамента. И задай ей вопрос: когда Щазов уходил в отпуск в течение года?

— Ты спятил?! В половине первого ночи?! Да ты извращенец!

— А бродить по квартире без трусов, но в туфлях и чулках перед шестидесятилетним совершенно незнакомым стариком в половине первого ночи — это нормально?!

— Что-то я тебя не понимаю, милый…

— Я возбуждаюсь так. Это стоит тысячу долларов, верно?

Майя села на кровать и подтянула к себе трубку.

— Фаина?.. Нет, все в порядке… Нет, все в порядке… Фаина, ты помнишь точные числа, когда Щазов брал отпуск? Нет, у меня все в порядке… С Щазовым — не знаю… Нет, это как бы очень важно. Да, именно сейчас… — Майя зажала трубку ладонью и сообщила Бергу: — Она сейчас посмотрит.

Игорь Оттович тем временем осмотрелся получше. В углу стояло старенькое пианино. Когда Вика была маленькой, он хотел отдать ее в музыкальную школу и даже купил для домашних занятий фано — как называют музыканты фортепиано. Но Вика любви к музыкальной грамоте не проявила, обратив, однако, внимание Берга на то, что хорошо запоминает расположение нот на нотном стане. Пока Фаина «смотрела», он поднялся из кресла и направился к инструменту. Откинув крышку, ласково погладил клавиши, и вскоре квартира секретарши наполнилась мелодией Шопена. Последняя любовь великого композитора, Жорж Санд… Наглая, высокомерная сучка… Она отравила мастеру всю жизнь… Грязная дрянь написала пасквиль на Фредерика «Лукреция Флориани», а он в ответ писал ей любовные признания… Шопен так и не узнал настоящей любви. Он умер несчастным человеком.

— Я оказалась права. Если у тебя от этого известия наконец-то встанет, Щазов сваливал из офиса примерно за три дня до того, как приезжал Пятько.

Шопен замолк.

Берг посмотрел на Майю взглядом только что проснувшегося человека.

Она держала трубку зажатой и не решалась положить ее по той, видимо, причине, что сумасшедший старик мог через секунду попросить узнать у Фаины еще что-нибудь.

— Попроси ее повторить, — и Берг жестом попросил трубку.

Не знаю, зачем это тебе понадобилось, Майка, мне кажется, что у тебя что-то случилось, и я сегодня всю ночь спать не буду, мой спит, а мне уже не заснуть, ты только скажи, это как-то связано с тем, что Потылицын ушел от своей мрази, или тут замешано что-то другое?

— Скажи: «Говори быстрее, а то мне плохо будет», — приказал Берг Майе, открывая на трубке место для ответа.

— Говори быстрее, а то мне плохо будет, — с послушностью проститутки повторила Майя, и Берг стал слушать дальше.

О господи, чувствую я, беда будет, ты не можешь говорить, да, в общем, я тут посмотрела по записям, когда бумаги на подпись носила не Заике, а Зайке, и вышло, что пятнадцатого февраля, девятого июня и в этот понедельник… Майя, у тебя есть еще кто-нибудь в квартире, может, милицию вызвать или Косте позвонить?

Трубка пискнула, и связь прервалась. Профессор Берг только что экспериментально подтвердил свои кое-какие теоретические изыскания. Оставив на клавишах фано зажим, он поднялся и направился в прихожую.

— Я как бы не поняла, милый, у тебя не получается, что ли?.. Ну, я могу помочь.

— Ты уже помогла. Ложись спать, дура.

— Па-ашел ты, козел!.. — прорвало секретаршу. — Аксакал-иноходец!..

Захлопнув за ним дверь, она долго не могла успокоиться. Выпив на кухне виски, Майя вернулась в комнату, подошла к фортепиано, и вид зеленого на черно-белом ее успокоил.

Итак, думал Берг, маленький секрет, на котором могло основываться большое дело, перестал быть секретом. Как только Щазову поручалось встретить и оформить миллионы Пятько, главный из финансистов «Региона» тут же начинал чувствовать недомогание. Выздоравливал он только после того, как очередной бюджет фильма «Маунтайн» растворялся в строительных инвестициях компании. Во время его отсутствия делами заправляла Вика. По наущению ли Лукашова главбух прятался от криминала, или же он действовал по собственной инициативе, да только в отличие от Виктории Щазов мог уже сейчас сказать: «Приход средств из „Маунтайн“ я не осуществлял, давайте спросим у того, кто осуществлял. Будь я на месте госпожи Золкиной, я бы непременно поинтересовался, почему юрлицо, каковым является кинокомпания и в чей устав не записано инвестирование строительных проектов и получение дохода по этой статье, было допущено к сотрудничеству». Он, конечно, сказать этого не сможет. Зато в состоянии написать. На бумаге.

Вот теперь самое время ехать к Пятько. Интересно, где он и чем сейчас занимается?..

Двое охранников кинокомпании держали Куртеева за плечи. Он сидел в кресле и смотрел на Пятько, который перестал иметь дураковатый вид сразу после того, как в его кабинет вошли здоровые парни. Продюсер преобразился. Потускнел даже, кажется. Исчезла нервозность, быстрота речи, Олег Иосифович обратился в строгого руководителя.

— Ну, что мне теперь с вами делать, господин… — он вчитался в водительское удостоверение Тихона, — действительно, Куртеев.