Митрополит Варлаам не проявлял должной твердости по отношению к грекам. Но его преемник Даниил прежде всего постарался избавиться от Максима Философа. Осифляне дознались о сомнительном прошлом Максима Грека, принявшего католичество во время учения в Италии. Среди ревнителей московской старины возникли подозрения, что Максим портит старые русские богослужебные книги. Ортодоксы были убеждены в святости и неизменности каждой буквы и строки этих книг. Едва ли не самый знаменитый каллиграф своего времени Михаил Медоварцев живо передал чувство потрясения, которое он испытал при исправлении церковных текстов по указанию Максима: «Загладил (стер. — Р.С.) две строки, и вперед глядити посумнелся есми… не могу… заглажывати, дрожь мя великая поймала и ужас на меня напал».

Иосиф Волоцкий чтил дух и букву писания. Его ученики далеко превзошли своего учителя в начетничестве. Митрополит Даниил с крайним неодобрением относился к деятельности чужеземца-переводчика. Во время судебного разбирательства Максим признался: «…говорил, что здесь на Руси (священные. — Р.С.) книги не прямы, а иные книги перевотъчики перепортили, не умели их переводить, а иные книги писцы перепортили, ино их надобно переводити».

Осифляне постарались любой ценой скомпрометировать Грека в глазах монарха. На суде трое свидетелей показали, будто Философ занимался колдовством: «Волшебными хитростями еллинскими писал еси водками на дланех», и, когда государь гневался на инока, «он учнет великому князю против того что отвечивати, а против великого князя длани своя поставляет, и князь великий гнев на него часа того утолит и учнет смеятися».

Максим Грек обладал острым умом, обширными богословскими познаниями и в совершенстве владел приемами риторики. Неизвестно, чем бы закончился суд, если бы судьи допустили свободный диспут. Стараниями Даниила прения на соборе свелись к мелочным придиркам в духе Иосифа Волоцкого. Исправляя по приказу Василия III Цветную триодь, Максим Грек внес в службу о Вознесении исправление. Вместо «Христос взыде на небеса и седе одесную отца» он написал: «седев одесную отца». Ортодоксы учили, что Христос сидит вечно «одесную отца». Из исправленного текста следовало, что «седение» было мимолетным состоянием в прошлом — «яко седение Христово одесную отца мимошедшее и минувшее». На допросах Максим защищал свое исправление, отрицая «разньство» в текстах. Но позднее он признал ошибочность своего написания и объяснил дело недостаточным знанием русского языка.

Чтобы утвердить незыблемость московской веры, митрополит Даниил в 1531 г. добился суда над Вассианом Патрикеевым и повторного розыска о провинностях Максима Грека. Писец показал на суде, что Грек делал исправления с одобрения князя-инока. «Ты слушай меня да Максима Грека, — говорил Вассиан Патрикеев чудовскому переписчику, — и как тебе велит писати и заглаживати Максим Грек, так учини. А здешние книги все лживые, и правила здешние кривила, а не правила». После того как переводы Максима Грека поставили под сомнение святость старых книг, вопрос об отношении к русским святым приобрел исключительно острый характер. На суде Даниил, обращаясь к Вассиану, заявил: «А чюдотворьцев (русских. — Р.С.) называвши смутотворцами», потому что они «у монастырей села имеют и люди». И обвинитель, и обвиняемые не забыли старых споров о церковных «стяжениях». Но теперь оба затронули эту тему как бы вскользь. Не касаясь подробностей дела, Вассиан отвечал своему обвинителю: «Яз писал о селах — во Евангелии писано: не велено сел монастырем держати». Митрополит сослался на тексты из Кормчей и старых святых. На это Патрикеев отвечал: «Те держали села, а пристрастия к ним не имели». Когда же Даниил указал на пример новых чудотворцев, Вассиан ответил: «Яз того не ведаю, чюдотворцы ли то были». Судьи пытались использовать сочинения и толкования Вассиана для обвинения его в ереси. Князь-инок мужественно защищался, пуская в ход иронию и блестящее знание богословских сочинений. Вассиан не скрыл от собора своих сомнений по поводу догмата о двойной природе Христа, что имело для опального самые неблагоприятные последствия. Митрополит Даниил с гневом обрушился на еретические «мудрствования» Вассиана о том, что «плоть Господня до воскресения нетъленна». Вместо покаяния собор услышал твердые слова: «Яз, господине, как дотоле говорил, так и ныне говорю». Зловещую роль на процессе Патрикеева и Максима Грека сыграл любимец Василия III — М. Ю. Захарьин. На суде он утверждал, будто в Италии Максим и 200 других лиц выучились у некоего учителя «любомудрию философскому и всякой премудрости литовстей и витерстей, да уклонилися и отступили в жидовский закон и учение»; папа римский велел их сжечь, но Максим спасся, сбежав на Афон. Если бы Захарьину удалось доказать свои обвинения, еретика можно было послать на костер. Но Максиму Греку принадлежало несколько обличительных посланий против иудаизма, и выступление ближнего боярина не достигло цели. Ввиду очевидной абсурдности подозрений насчет «жидовства» митрополит Даниил не включил этот пункт в свою обвинительную речь.

В 1522 г. в Москву прибыл турецкий посол Скандер, грек по крови. Он привез предложение о мире и дружбе с Россией. Максим Грек виделся с земляком. Даниил использовал это обстоятельство и в 1531 г. обвинил Философа в изменнических сношениях с турками. Обвинения были беспочвенными. Максим верил в высокую историческую миссию богохранимой русской державы и надеялся на возрождение Греции под ее эгидой.

Инициаторы суда стремились очернить ученого переводчика как лазутчика и колдуна с единственной целью — опорочить его переводы, подрывавшие старую веру. Главные обвинения сводились к тому, что грек не признавал русских священных книг, исказил ряд канонических статей в Кормчей, «заглаживал» (стирал) отдельные строки в Евангелии, хулил русских чудотворцев.

После суда Вассиан Патрикеев был заточен в Иосифо-Волоколамский монастырь, где и умер. Максима Грека перевели в тверской Отрочский монастырь. Его помощников разослали в другие обители. С греческой «прелестью» было покончено раз и навсегда.

Сопоставив взгляды Максима Философа и его противников — осифлян, богослов Г. Флоровский выделил их расхождения в оценке судеб и будущего России. По мнению осифлян, будущее России великолепно и определено раз и навсегда. Максим видел Русь в образе страждущей вдовы, которой судьба уготовила тернистый путь. В глазах осифлян Москва представлялась третьим Римом, строилось великое новое христианское царство. Для Максима, напротив, Россия являлась Градом в странствии.

Максим Грек не соглашался с московскими ортодоксами, отстаивавшими автокефальность русской церкви и ее превосходство над «изрушившейся» греческой верой. Суд над Максимом Греком и образованными монахами-нестяжателями неизбежно вел Россию к религиозной и культурной изоляции и готовил почву для раскола русской церкви в XVII в.

Смертельно заболев, государь стал втайне от думы готовиться к постригу. Свое намерение он открыл любимцу Шигоне-Поджогину. Такое решение таило в себе громадный политический риск. В случае выздоровления монарх не мог вернуться на трон как расстрига. Когда Василий III объявил свою последнюю волю думе, его брат князь Андрей Старицкий, боярин Воронцов и Шигона заявили о своем несогласии. Не добившись послушания от душеприказчиков, больной обратился к митрополиту Даниилу с мольбой: «Аще ли (бояре. — Р.С.) не дадут мене постричи, но на мертвого меня положи платне чернеческое, бе бо издавна желание мое». Митрополит пытался исполнить желание государя, но князь Андрей и Воронцов оттеснили его от ложа. Благочестивое намерение монарха поддержал один лишь М. Ю. Захарьин, в роду которого царил дух религиозного фанатизма.