— И что теперь? — поинтересовался Чэд.

Готовая лопнуть от злости, Тэмми засунула одну голову в рюкзак. Надо сказать, что это потребовало от нее усилий, потому что голова помещалась плохо. В конце концов пришлось просто оставить его открытым, потому что ей никак не удавалось застегнуть молнию.

— Отвези меня домой.

Ночь еще только-только началась, и Чэд по-прежнему испытывал зуд в паху. Но он знал, что с ней лучше не спорить, особенно в такие минуты. Тэмми всегда была малость чудной, если не сказать подвинутой, но когда в ее голосе слышались такие нотки, а в глазах поднималась такая тьма, она становилась настолько чудной, что даже ему становилось не по себе. Потому что в такие мгновения он едва ли не кожей ощущал исходящие от нее черные силы — как будто в горло ему утыкалась ледяная сосулька. И Чэд на всей скорости покатил к дому, лишь бы только поскорее от нее избавиться.

— Ну, в общем, увидимся завтра… — промямлил он.

Тэмми спрыгнула с мотоцикла и, не удостоив его ответом, вбежала в дом.

— Ну и ладно, — вздохнул он.

Тэмми влетела в спальню. Отец смотрел фильм с участием Джона Уэйна, мать вязала. Ни один из предков не обратил на нее внимания. Мать всегда вязала вещи, которые потом никто не носил — шарфы, свитера, варежки и прочую зимнюю одежду, совершенно бесполезную в таком пекле, как Роквуд.

Тэмми захлопнула за собой дверь и неслышно повернула в замке ключ. Потому что, услышь папаша, как она это делает, он бы тотчас нагрянул сюда и принялся обвинять ее в том, что она курит «травку» или делает нечто в равной степени непотребное. Заперев дверь, Тэмми вытащила из рюкзака голову и поставила на комод.

Голова издала шипение, высунула сморщенный язык и несколько раз облизала безгубый рот.

— Заткнись! — рявкнула на нее Тэмми.

Упырь злобно покосился в ее сторону и открыл пасть, как будто собирался издать вопль. Тэмми засунула ему в рот носок. Голова отреагировала на это сдавленным протестующим мычанием.

— Мммм! Мммм!

Тэмми наклонилась к ней, едва не касаясь носом дыры на физиономии упыря, на месте которой недавно тоже находился сей выдающийся обонятельный орган.

— Заткнись, кому говорят.

Упырь, так сказать, поник головой, и та едва не скатилась на пол. Зато ему удалось выплюнуть носок. Язык, на котором говорят упыри, это язык бездны — смесь шипения, рычания, ворчания и других малоприятных звуков. Но Тэмми, как истинная повелительница тьмы, понимала его. Она также умела по выражению лиц различать настроение упырей — впрочем, набор был невелик: злобные взгляды, насупленные брови, кривые усмешки.

— Прошу простить меня, о повелительница! — изрекла голова упыря. — Но у меня тоже есть имидж, которому я должен соответствовать. Нечасто выпадает возможность получить тело, и мне бы хотелось насладиться ею по полной программе.

Тэмми присела на край постели.

— Что случилось?

— Конфуз вышел, хотя и не по нашей вине.

— Тогда по чьей же, скажи на милость?

— Коль ты спрашиваешь, скажу честно — по твоей, о повелительница, по чьей же еще?

Тэмми схватила ручку и ткнула ею упырю в глаз.

— Вы как ребенок, — огрызнулся тот.

— Так что там у вас стряслось?

— Это смотрительница кладбища виновата. Она спасла вампира, тот в свою очередь спас оборотня, который спас смертных. Мы не были готовы встретить привидение. В любом случае мы против них бессильны. Так что, согласись, мы ни в чем не виноваты. Где ты видела, чтобы упырей посылали сражаться с призраками, и чтобы те одержали при этом победу?

— Живо заткни пасть.

— Я всего лишь отвечал на твой вопрос, о повелительница! Зачем срывать на мне свою злость, если сама во всем виновата.

Тэмми потерла ладони.

— Оф-йя и-зей урз-ей…

Голова вспыхнула пламенем.

— Честное слово, о повелительница, ну что за детские выходки!

И вновь голова упыря превратилась в пылающий факел. Вскоре от нее ничего не осталось, кроме кучки пепла, которую Тэмми смела в мусорную корзину.

Следующие полчаса она провела, слушая через наушники музыку и размышляя. Похоже, что конфуз получился полный. Тэмми даже начала сомневаться в своем великом предназначении. Она была подростком, и ее порой охватывали страх и отвращение к самой себе. И когда такое случалось, выход оставался один — общение с духами. В дальнем углу шкафа, позади коробок с шашками и шахматами у нее хранился соответствующий инструмент. Порывшись, Тэмми извлекла на свет божий говорящую доску Уиджа.[5]

Она купила ее давно, когда только-только вступила на путь постижения оккультных премудростей, но вскоре поняла, какая это бесполезная вещь. И дело не в том, что она не могла с ее помощью вызывать духов. Могла, еще как могла. Особенно на вечеринках — мертвецы бывают жутко рады получить приглашение на веселую попойку. Правда, хорошие вечеринки тоже были большой редкостью. Но дело в другом. Те духи, которых ей удавалось вызвать, не стоили того, чтобы тратить на них время. Тэмми в сердцах забросила планшетку с глаз подальше и принялась самостоятельно копать глубже, пока наконец не нашла то, что нужно, — магический шар.

Этот инструмент общения с потусторонними силами в принципе мало чем отличался — как в лучшую, так и в худшую сторону — от планшетки. Но было в нем и кое-что особенное. Его наполняла голубая кровь Гуркамушалавтотеки, Королевы Нерожденных Ужасов. Так что вместо того, чтобы призывать духа и, как показывал опыт, впустую тратить время, Тэмми установила связь с обитателем магического шара.

Она посидела, скрестив ноги, на кровати, дабы прояснить сознание, и потрясла шар, чтобы разбудить дремлющего в нем духа. Затем объяснила шару ситуацию, спросила совета, как ей лучше поступить, и вновь хорошенько встряхнула шар. Потом заглянула в крошечное окошечко и подождала, пока крошечное треугольное создание всплывет и даст ей совет.

— Ответ неясен, — изрек шар.

Тэмми вновь встряхнула магическую штуковину. Но шар упорно стоял на своем.

— Ответ неясен.

Тогда она отвесила ему оплеуху. Треугольничек нырнул в мутную глубину и вскоре вынырнул с новым ответом.

— Иди в задницу!

Тэмми покатала шар по голове. Обитавший в шаре дух, хотя и был источником бесценных советов, порой упрямился, как осел. Вернее не порой, а как правило. Впрочем, Тэмми его не винила. На его месте так поступил бы любой, случись ему торчать весь день в темноте, задвинутым в дальний угол шкафа. Но с другой стороны — сам виноват. Пусть пеняет на себя. Нечего было донимать ее, когда у него была возможность бродить, где ему вздумается.