– На меня напали, – коротко буркнул я и попытался встать на ноги. Голова закружилась, я еле устоял.

– Идти можешь?

– Не могу, я ничего не вижу.

– Да, неслабо тебя приложили…

Я собрался с духом и произнес самые ненавистные в жизни слова. – Я слепой. И мне нужна помощь. – Потом добавил: – Дайте телефон. Пожалуйста.

Мужик покопался в своих карманах и достал три старых кнопочных аппарата.

– Вот, держи. Там, правда, всего пара копеек на балансе, но можно попробовать.

Я давно не пользовался такими телефонами, не смог вызвать номер. Продиктовал ему, он набрал. Первый аппарат сразу отключился, а со второго вызов прошел, но соединение тут же прервалось. Через секунду раздался ответный звонок.

– Лешик, где ты? Что с тобой?

– Мам, забери меня… – Больше я ни слова не мог произнести, в горле застрял кол, из глаз потекло.

– Где ты находишься?

– Не знаю… – Протянул телефон бомжу: – Где мы? Какой адрес?

Тот объяснил маме, как нас найти (это оказался пустырь со строительной свалкой за рядами новостроек), и чтобы прихватила для меня обувь и теплую куртку. Спаситель отдал мне свой шарф и еще какие-то тряпки, помог кое-как обмотать ноги, и мы двинулись в сторону дороги.

Приехала мама, одела меня, напоила горячим чаем. От бутербродов я отказался, одна мысль о еде почему-то вызывала отвращение. Отдал бомжу, он тут же разделил их с Барбосом, и оба, дружно чавкая, в момент уплели угощение. Мама записала данные мужика и как его найти и повезла меня в больницу.

Дальше рассказывать, в общем-то, нечего. Написали заявление в полицию, ко мне приходил следователь, завели дело. Хотя смысла в этом изначально не было – что может показать незрячий потерпевший? Ни номера машины, ни лиц нападавших. Ничего.

Когда я вышел из больницы (перед самым Новым годом), мы с мамой навестили моего спасителя, отвезли теплые вещи, продукты и разные вкусности к празднику и, конечно, большой мешок корма для Барбоса. Знаю, что мама потом еще не раз туда ездила и даже возила его дворнягу к ветеринару, но при мне никогда об этом не заикалась, старалась не бередить душу. И лишь года полтора назад рассказала, что той же зимой через знакомых кинологов удалось пристроить Борисыча сторожем в питомник. Вместе с напарником, само собой. Зима была холодная. Самая холодная в моей жизни.

Изолятор

«Чем лучше узнаю людей, тем больше люблю собак», – все чаще я вспоминал теперь этот известный афоризм то ли Гейне, то ли Шоу. Родители давно уговаривали меня подать заявку на получение собаки-проводника, еще до того случая, но я был убежден, что это значит предать память Грэя. И лишь спустя полгода после нападения я согласился с тем, что это нужно сделать. Теперь это уже было не предательством или забвением, а необходимой мерой ради спокойствия и безопасности. Я собрал документы и подал заявку.

Почти два года я не мог полностью оправиться от шока. Подобно термиту, я замуровал свою нору, добровольно изолировал себя от мира, а точнее – мир от себя. Я больше никуда не ездил без сопровождения родных, и то лишь в случае крайней необходимости, вообще не выходил из квартиры один, даже за хлебом в магазин у дома. Занятия с психологом реабилитационного центра отчасти помогали, хотя от таблеток я сразу отказался, боясь привыкнуть.

Родители настояли, чтобы некоторое время я пожил с ними, но «некоторое время», как водится, затянулось на год, и общество людей, даже самых близких, начинало уже тяготить. Так что, как только мне выдали собаку, я вернулся в свою однушку. С золотистым ретривером Астрой мы легко нашли взаимопонимание, и она еще долго оставалась чуть ли не единственным созданием, с которым я мог непринужденно общаться. Только ради нее я стал хоть ненадолго выходить на улицу, буквально за шкирку вытаскивать себя на прогулку.

Больше ни с кем не хотелось ни встречаться, ни разговаривать. Занимался тем, что слушал музыку, смотрел фильмы с тифлокомментариями[29], читал интернет, играл с Астрой. Стал замечать, насколько изменились мои вкусы: среди фильмов больше всего теперь увлекали истории про выживание человека в экстремальных условиях, типа «127 часов» и «Белый плен» (собачья версия выживания), а в интернете с каким-то нездоровым интересом искал примеры жестокости и несправедливости по отношению к незрячим. Находилось их немало. Тут у девушки украли собаку-поводыря; другую грубо толкнули в метро и она упала на рельсы; там – машина сбила незрячего на автобусной остановке, водитель скрылся; у другого мужчины такой же пьяный урод покалечил собаку-поводыря, в результате аварии у нее сломан позвоночник… Вспоминал и те истории, которые слышал раньше, от знакомых в реале и подписчиков, о тех же пресловутых открытых люках.

Не знаю, зачем я все это читал и что с этим делать.

Блог я забросил, новых постов не размещал, но по привычке раз в неделю читал новые комментарии. Впрочем, ничего интересного там все равно не появлялось, подписчики иногда перекидывались репликами под старыми темами. Правда, однажды мне задал вопрос какой-то Дядя Федор, просил подсказать самую простенькую программу для работы с компьютером через брайлевский дисплей. «Сам я пока с трудом владею и брайлем, и компьютером, – писал он, – и найти что-то в интернете для меня, все равно что подняться на Эверест. А ты наверняка уже как свои десять пальцев знаешь, что нужно». Ответить было нетрудно, я просто скинул ему пару ссылок на свои старые посты, где как раз подробно рассказывал обо всех программах для незрячих, – экранного доступа, голосовой озвучки и прочие, как для планшетов, так для и смартфонов.

Прошло не меньше недели, я уже и думать о нем забыл, как вдруг приходит новое сообщение: «Спасибо, что ответил! Вот только я, старый дурак, забыл сказать, что я с рождения глухой как пень. И все, что на слух рассчитано, мне не годится». Тут я впал в ступор. И стало стыдно, что, по сути, отмахнулся от того, кто реально нуждался в моей помощи. Тут же написал ему короткое письмо, спросил, есть ли у него какое-то остаточное зрение или слух, какой у него дисплей и компьютер, что-то еще. Пообещал подобрать программу, которая ему подойдет. Он ответил. Мы стали переписываться. Так на моем пути появился человек, который вернул меня к жизни.

Ничего не видеть и при этом не слышать – это была страшилка из моего школьного детства, то, чего мы все боялись. Хуже этого нам казалось только одно