– остаться без рук. По вечерам, когда наступало время сказок и страшных историй, мы пытались представить, каково это вообще. Как слепоглухонемой ребенок может учиться, общаться с родителями и тому подобное. А потом засыпали, успокаивая себя тем, что мы сами – только незрячие.

И вот – Дядя Федор. Глухота, как он рассказывал, у него с самого детства, обнаружили на первом же году жизни, а слепнуть он начал в 47. Диагноз «синдром Ушера»[30] ему поставили года за два до того, и прогноз был плохой – полная слепота. Сейчас он ругает себя последними словами, мол, не послушал медиков, до последнего не верил, что это может с ним случиться. Хотя бы компьютер мог освоить, сейчас не было бы так сложно разбираться. Всю жизнь проработал плотником на стройке, какой уж там компьютер. Лишь когда зрение действительно стало ухудшаться, спохватился подстилать соломку.

Первым делом стал учить пальцевую (дактильную) азбуку, потом шрифт Брайля. С разговором на пальцах, из руки в руку, он вскоре стал справляться, говорит, не сложнее, чем жестовый язык. А вот Брайль давался с большим скрипом – руки плотника никак не хотели распознавать маленькие выпуклые точечки. Зрение поначалу ухудшалось медленно, но после эпизода сильного гриппа стремительно пошло на спад. И за три года Дядя Федор полностью потерял зрение.

Мы неспешно переписывались так месяца два, пока он вдруг не сообщил, что через неделю уедет к себе домой, в Челябинск. «А сейчас вы где?» – «Сейчас в Пучково на учебе и реабилитации». Я погуглил: в Пучково находится Дом слепоглухих. «Это же совсем рядом!» Решение пришло спонтанно – поеду. На всякий случай позвонил, уточнил, можно ли. «Конечно, приезжайте».

Дядя Федор не меньше моего удивился такому повороту событий: «Не ожидал от тебя такой прыти, – пишет. – Жду! Будет хоть с кем поболтать по-человечески, тут же одна глухомань!» Неожиданно. Я как-то не задумывался даже, что глухой – и вполне себе может разговаривать. Уже при встрече Дядя Федор пояснил, что устную речь ему хорошо поставили еще в детстве, в школе глухих. Говорил он и правда четко и внятно, если не знать, что глухой – даже не подумаешь. Это в разы упрощало наше общение вживую.

В первый день, когда я только приехал, нам сначала помогала девушка-волонтер, владевшая тифлосурдопереводом: переводила Федору мои слова дактильным языком, а он отвечал обычным. Потом попробовали по Брайлю, поскольку руки быстро устают от пальцевой речи, да и внимание снижается. На этот случай я прихватил с собой и ноутбук, и свой старенький брайлевский дисплей. Что-то стало получаться, хоть и медленно. Переводчик тут же научила меня некоторым простым словам пальцевой речи: да, нет, ты, я, стой, иди. Так мы с ним и проболтали весь день, с перерывом только на обед.

А поговорить Дядя Федор любил, причем рассказчик он отменный. Меня же вполне устраивала роль благодарного слушателя, хотелось понять, как живут слепоглухие. Люди, которым в сотни раз тяжелее, чем нам, просто незрячим. И он рассказывал. О себе – с изрядной долей иронии, о других – крайне деликатно. Я лишь изредка подкидывал вопросики:

– Почему – Дядя Федор?

– Ну так Федор и есть. Федор Михайлович. Ага, по молодости иначе как Достоевским меня и не звали. Мол, такой я умный, философ доморощенный. Так и повелось, еще со школы. А теперь вот, видишь – снова-здорово «здравствуй, детство золотое». Всему приходится заново учиться. Какой же теперь из меня Федор Михайлович? Разве что Дядя Федор из мультика про Простоквашино. Знаешь такой?

– Да. Как же ты живешь? Помогает кто? В магазин сходить, еду приготовить. Как?

– Помогать некому – родителей похоронил, детей не нажил. А к магазинам я вот как приспособился. Пришла пенсия – вызвал сопровождающего, иду с ним в ближайший магазин. Список надиктовал, что нужно, набрали продуктов на месяц, вот и все. Так раз пять прошел, потом уже сам – дорогу запомнил, с тростью ходить научился. Захожу такой в магазин: «Помогите бедному слепому коту Базилио!» Кассирши там меня все уже знают: «Галя, Дядя Федор пришел! Подойди». Подходит, помогает, смотрит по моим каракулям на бумажке.

А насчет готовки я не заморачиваюсь: пельмешки сварил либо макароны с сосиской – вот и славно. Все это пустяки, дело житейское. Можно справиться. Хуже другое. Ты словно заперт в собственном теле, как в одиночной камере, в камере смертника. Вроде бы и мозги еще работают, и силы есть, и знания, а сделать ничего не моги. Выхода нет, поговорить не с кем, заняться нечем. Сиди себе и доживай до исполнения приговора. Хоть на стенку лезь, хоть в петлю.

Вот что самое поганое – безделье и одиночество.

Подоживал я так год-другой, смотрю, что-то мне никак не доживается. Безделью не обучен, всю жизнь работал, да и дома вечно мастерил что-то. А тут словом перемолвиться и то не с кем, разве что с кошками местными. До лавки у подъезда кое-как доползу, сяду – какая-нибудь да появится. Поговорю с ней, она по-своему отвечает. Такой вот диалог у нас и выходит. Все не с макаронами разговариваешь.

Без людей все же никак нельзя – и говорить разучишься, и мозги усохнут. Так и облик человеческий можно совсем потерять. Пища ведь не только для тела нужна, для ума тоже. Написал, короче, в Общество слепых, чтобы пристроили меня куда-то, где помогают таким, как я. Не в богадельню, где бы меня кормили-поили за счет государства, а где учат. И вот я здесь.

Слова Дяди Федора про человеческий облик я не раз потом вспоминал. Здесь же, в Доме, Даша (та самая переводчица-волонтер) рассказывала мне истории побывавших тут инвалидов по зрению и слуху. Одна особенно поразила, про моего ровесника Михаила. Не повезло ему с самого начала: родился в семье алкоголиков, да еще и слабослышащим. За это отец ненавидел его еще больше, чем за сам факт рождения. Постоянно бил, стоило мальчику лишь попасть ему под руку. Соседи писали на него и в милицию, и в органы опеки, чтобы забрали детей (у Миши было еще две сестры). Но никто не реагировал, пока в десять лет Миша не оказался в районной больнице с проломленной головой. Тогда засуетились, девочек определили в детский дом. А Мишу, окончательно потерявшего слух, а теперь еще и левый глаз, после всех больниц и операций устроили в Сергиево-Посадский интернат для слепоглухих (единственный в России, кстати). Правый глаз тоже был сильно поврежден, но на нем врачам удалось