— Не беспокойтесь, это домик бабушки Колина, — объяснила Джорджи. — Она ожидает нас. Или, вернее, ожидала меня. Полагаю, Селби даже не подозревает о ее существовании. Следует дать отдых лошадям, и днем нас никто не должен видеть. Мы проведем здесь весь день и часть ночи и тронемся в путь завтра до рассвета, прежде чем нас кто-нибудь увидит.

Это было вполне разумно, и Нед не возражал против предложения погреться. Ведь они не так уж и торопились. Их единственной целью было избавиться от Селби.

Бабушка Колина была, как и все ее соотечественники нортумберлендцы, неразговорчивой женщиной. Она оказала Джорджи довольно теплый прием, но искоса поглядывала на Неда, пока внук не шепнул ей что-то, после чего она удостоила его кивком, что он счел признанием, поманила в кухню к столу и угостила густой, подслащенной медом кашей.

Колин поел и куда-то ушел, а старушка вышла покормить кур и собрать яйца. Джорджиана зевнула.

— Чувствую себя так, будто не спала дня два. По правде говоря, если подумать, то так и было.

— А сейчас нам предоставляется такая возможность. — Нед со вдохом удовлетворения оттолкнул от стола свой стул. — Нам обоим это не помешало бы. Вопрос в том — где? — Он немного растерянно оглядел кухню. — Ты можешь занять кресло-качалку у камина, а я устроюсь на скамье.

— Я уверена: у матушки Джейкобс найдется что-нибудь получше, — сказала Джорджи. Она сняла с крючка свою накидку, висевшую у камина, и вышла в садик, через который добралась до курятника. Минут через десять она вернулась с сияющими глазами и раскрасневшимися от холода щеками.

— Наверху. — Джорджи указала на лестницу в углу кухни. — Там, где яблоки. Матушка Джейкобс говорит, там для меня есть кровать и достаточно стеганых одеял, чтобы устроить ложе на полу, если, конечно, мы не слишком привередливы, — добавила она со смехом. — Я заверила ее, что не привередливы.

— Сейчас я уснул бы и на гвоздях, — сказал Нед, направляясь к лестнице. — Пойдем, Джорджи, ты первая.

Он уступил ей дорогу, и она поднялась по лестнице, а он поощрительно подталкивал ее сзади. Нед поднялся следом за ней в круглую комнату, где пахло зимними яблоками и соломой, в которой они лежали.

Джорджиана, дрожа от холода, стащила с ног дорожные сапоги, сняла жакет и юбку и, в одной нижней юбке нырнув в постель, свернулась калачиком под толстым стеганым одеялом.

— Скорее, — поторопила она, гостеприимно откидывая край одеяла, — холодно.

Нед не тратил времени. Он разделся до рубашки и нижних штанов и скользнул к ней под одеяло. Им было тесно, но Джорджи прижималась всем своим небольшим телом к нему, наслаждаясь его теплотой. Затем она положила голову ему на плечо, и ее глаза непроизвольно закрылись. Нед смотрел, как она засыпает, и чувствовал, как расслабляется ее тело в его объятиях. Он улыбнулся и смахнул рыжий локон, щекотавший его подбородок.

Уже близился вечер, когда Нед проснулся от того, что у него онемела рука под тяжестью лежавшей на ней Джорджи. Он старался не разбудить ее, но как только потянул руку, она зашевелилась и протестующе вздохнула.

— Прости, дорогая, но у меня рука онемела, — пробормотал Нед, отодвигая ее от себя. — Вот так лучше. — Он облегченно вздохнул и потряс рукой. — Как ты себя чувствуешь?

— Еще не разобралась, — сказала Джорджи, пытаясь сесть и прикрываясь одеялом. — Нос у меня ничего не чувствует. — Она потерла нос ладонью. — Но в общем мне тепло.

— Ложись на бок, — сказал Нед, пытаясь повернуть ее так, чтобы не соскользнуло одеяло. — Вот так лучше. — Он прижался к ее спине, нащупывая руками мягкие округлости грудей. — Намного лучше, — прошептал он.

Спустя минуту Джорджиана сказала:

— А мы подумали, что сделаем после того, как заверим завещание у нотариуса в Олнуике?

— Видишь ли, мы не едем в Олнуик, — сказал Нед, дыша ей в затылок.

Джорджи напряглась, стараясь повернуться.

— Конечно, едем. Это самое важное, что мы должны сделать. Причем сразу же.

— Нет, — мягко возразил Нед, — не это самое важное.

Джорджиана боролась с ним и победила, прижавшись к его груди. Она лежала на нем и гневно смотрела на него своими зелеными глазами, уже не замечая холода.

— Это мой план. И мы сделаем так, как я задумала.

Нед покачал головой, отвечая улыбкой на ее возмущенный взгляд. Он отвел от ее лица волосы и подложил руку ей под голову.

— Любовь моя, прежде всего я собираюсь жениться на тебе. А потом мы заверим завещание и поместим в надежное место.

— Гретна-Грин, ты хочешь сказать? — искренне изумилась Джорджи.

— Ни минуты не откладывая, — заявил Нед. — Мне жаль, если у тебя более романтические представления о ганноверской площади Святого Георгия и обо всем этом свадебном представлении. Однако это, очевидно, единственный выход, если мы не хотим ждать шесть месяцев до твоего совершеннолетия, и нам не потребуется разрешение Селби. И я, честно говоря, не думаю, что мы можем позволить себе это.

— Нет, конечно, я не мечтаю о пышной свадьбе, — сказала Джорджи, и негодование исчезло из ее глаз. — Как раз об этом я и не думала. В любом случае трудно вообразить что-то более романтичное, чем свадьба, на которой кузнец венчает над наковальней. Как же умно ты придумал. И как чудесно звучит: «Виконтесса Аллентон».

Нед взял в ладони ее лицо. Рыжие локоны рассыпались по плечам, и он страстно поцеловал ее.

— Как ты думаешь, сумеем мы снять одежду, не вылезая из-под одеяла? — поинтересовался он, задирая ее нижнюю юбку и нащупывая завязки панталон.

— О, думаю, вместе мы сможем все!

Йоркшир

Декабрь 1823 года

«Дорогая Шарлотта!

Теперь, когда ваши ученики разъехались на Рождество, в школе, должно быть, пусто. Надеюсь, ваши друзья или соседи заглянут к вам. Одинокая женщина никогда не чувствует себя в безопасности.

Ваш заботливый кузен

Майкл».

Больше никаких ярмарок невест! Вот лучший рождественский подарок, который Элинор Бэнкрофт сделает себе в этом году. Карета с Элинор и молодыми беспокойными кузенами и их другом направлялась к Шеффилду, где они собирались провести праздники. Не обращая внимания на глупые шутки кузенов, Элли глубоко, от всей души, облегченно вздохнула. Она предпочитала сидеть старой девой дома в Шеффилде, чем пережить унижение еще одного лондонского сезона. Одна мысль о том, чтобы снова попасть в водоворот светского общества всего лишь спустя три месяца, вызывала у нее тошноту.

Теперь ей оставалось убедить тетю Элис отказаться от надежды выдать ее замуж. Хотя это было маловероятно.