Сириль, – говорит он. – Кляйн. Это Целиг, мой младший брат. Мы недавно из Кройдона, а перед Кройдоном и этим лагерем – Хатчинсон в Дугласе, на острове Мэн, еще не так давно из города Аугсбург.

Цель потерял голос в Германии, в лагере под названием «Дахау», – позже рассказывает Сириль Дэниэлу.

У моего брата чудесный тенор, – говорит он, – но он больше не поет. Говорить он может, но говорит теперь мало. Его голос скрывается. Целя забрали, когда нашли в его портфеле книги, которые им не понравились. Сборники рассказов. «Der Krieg der Welten». «Das kunstseidene Mädchen»[25]. Это ведь сожженные книги, а он – еврей. Три преступления сразу. Нацисты ненавидят евреев, они ненавидят рассказы о независимых женщинах, и они ненавидят истории о бактериях, которые убивают захватчиков. Он политзаключенный. Ему пятнадцать лет. Он здесь уже пять времен года – четырнадцать месяцев. То, что он видел, уже не стереть с его сетчатки.

Но, о чудо, мы вызволяем его.

Затем оба выбираемся и добираемся сюда. Я работаю шофером в Сюррее, – говорит Сириль. – Еще я наполовину врач, но меня, разумеется, выгнали из университета, и я не закончил образование.

Дэниэл уже знает, что они каждый день стоят у ворот и смотрят на вновь прибывших. Сириль рассказывает ему, что они высматривают своего отца. Они не знают, где он, где их мать и где все остальные родственники.

Как-то вечером, в комнате Дэниэла и его отца наверху под самой крышей, Сириль весело рассказывает Дэниэлу о том, как лондонская полиция подобрала их с Целигом и отвезла в просторный лондонский подвал.

«Олимпия»[26].

Когда нет войны, там проходят выставки, – сказал Сириль. – И ночью с корабля привезли много нацистских моряков. Они очень много зиговали и очень много пели о том, как наша кровь хлещет из-под ножей. Потом через несколько дней нас вместе с этими самыми людьми отвозят на грузовиках в батлинский лагерь отдыха. В батлинском лагере отдыха пастор вставал в воскресенье и молил Бога о победе нацистов.

Сириль смеется.

Смеется он часто. Он обнимает брата за плечи. Мальчик Цель, вряд ли можно назвать его мужчиной, рассеянно улыбается всякий раз, когда брат смеется.

У вас, друг мой Дэниэл, первосходный английский, – говорит Сириль.

Превосходный, – говорит Дэниэл. – Просто я родился англичанином, ощенился немцем, а после шести снова стал англичанином.

Прищемился немцем? – говорит Сириль.

Ощенился, – говорит Дэниэл.

Он произносит по буквам и объясняет.

От слова «щенок», молодой пес, – говорит он.

Его и самого смущает, что он хвастается собственной речью. Но у Сириля вид довольный.

Ощенилыся, – говорит Сириль. – Ощенилса.

Немец я только летний, – говорит Дэниэл. – Вырос здесь. Мой отец – немецкий англичанин. Он познакомился с моей матерью здесь, она была немкой, не считала себя еврейкой, пока это не проставили в документах. Она умерла три лета назад, триумф стольких воль подорвал ее собственную волю к жизни. Она родила меня здесь, в Уотфорде, в 1915 году. Война уже началась, отца интернировали, мать и сына отправили домой в Германию. Я познакомился с ним, когда мне было уже шесть лет. После войны я учился здесь в школе. Кроме лета. Мы проводили его в Германии.

Сейчас лето, – говорит Сириль. – Так что как раз сейчас вы немец, друг мой.

Дэниэл широко улыбается.

Я прошу не могли бы вы помочь, – говорит Сириль. – Мой немецкий английский – сделать его немецким англичанским. Хорошо?

Дэниэл говорит, что займется этим с удовольствием.

Сириль вынимает руку из кармана и кладет в ладонь Дэниэла что-то небольшое, из расплющенного металла. Это маленький эмалированный значок, булавка с обратной стороны отвалилась, но спереди сохранилась бóльшая часть эмали, персикового и голубого цветов, изображение головы и плеч девочки. Девочка в купальной шапочке прижимает к голове что-то золотистое. Внизу черно-белыми буквами написано:

«БАТЛИНЗ КЛЭКТОН, 1939».

Я нашел это рядом с… Как же это называется, для писем в ящике?

Ящик для писем, – говорит Дэниэл.

А!

Сириль смеется. Целиг слабо улыбается.

Der Briefkasten, – говорит Сириль. – Письмо. Ящик. Ящик для писем. Я смотрел на ящика для писем, потому что отверстие ящика для писем было закрыто металлической пластинкой, закрепленной на ящике для писем. Теперь я знаю это выражение.

Ха, – говорит Дэниэл. – Да вы прекрасный ученик. Только вы смотрели на ящик.

Genau![27] – говорит Сириль. – И я смотрю на землю, поскольку нащупал ногой эту плавающую девочку.

У девочки на значке вместо груди – волна из голубой эмали с белой эмалевой пеной на гребне.

Дарю вам, друг мой Дэниэл, ведь здесь мы все из нас в той же лодке, – говорит Сириль.

В одной лодке, – говорит Дэниэл.

Одна лодка, – говорит Сириль. – Одна лодка.

Спасибо. Но я никак не могу это принять, – говорит Дэниэл.

Зачем она держит эту штуку здесь, возле уха? – говорит Сириль. – Она что, как это слово, когда не слышат?

Глухая, – говорит Дэниэл. – Нет-нет. Вряд ли это слуховая трубка. Думаю, это должен быть бокал шампанского, думаю, она предлагает выпить тост. Словно она говорит: «Ваше здоровье!» Смотрите. Пузырьки в шампанском. Точечки здесь в эмали.

Glasur. Schmelz[28], – говорит Сириль.

Целиг, который сидел, уставившись в стол – чемодан на стуле, говорит что-то так тихо, что Дэниэл не может расслышать.

Цель запоминает мне, что Schmelz – это еще слово, чтобы сказать, когда голос или музыка очень приятно звучит, – говорит Сириль.

Цель напоминает вам, – говорит Дэниэл. – Спасибо, Цель.

Цель кивает.

Он ваш. Пожалуйста, не будьте чересчур англичанским. Сейчас же лето. Пожалуйста, примите, – говорит Сириль.

Спасибо, – говорит Дэниэл. – Я принимаю ваш подарок. Это очень любезно с вашей стороны.

Посмотрите на Целя, он думает, я дарил вам свою девочку, – говорит Сириль. – Нет лучше подарка. Теперь мы друзья всей жизни. Я дарил вам способ, как сбежать с этого острова на спине плавающей девочки.