— Ты знаешь, что у меня не может быть детей, В детстве жестокая лихорадка уничтожила жизнь в моем семени. Хвала Господу, что он не лишил меня наслаждения любви, но я не могу дать женщине ребенка.

Я понял это впервые, когда мне было двадцать и я влюбился в девушку, на которой собирался жениться. Я мог бы не говорить ей ничего и оставить ее в заблуждении, что это она — причина бесплодия. Но я был честен с ней и ее семьей. Ее отец сказал, что лучше отдаст ее в монастырь, чем оставит без детей. Моя же возлюбленная сказала мне, что если я не могу быть настоящим мужчиной, то не нужен ей. — Он снова вздохнул. — Ее отец был французским графом с головы до пят. Она была его восьмым ребенком, пятой дочерью. Ее наследство было слишком мало даже для вступления в монастырь, как выяснилось впоследствии.

Но я продолжал любить ее, Скай. Хотя сейчас я уже ее не люблю, но до сих пор в моих ушах стоит ее голос, я слышу ее слова, ее осуждение моего бессилия, моей неспособности дать сына ей или другой женщине.

Тогда я покинул Францию и вернулся на Ланди, правителем которого я стал в десять лет, после того как умер мой отец. Через год после его смерти мать со мной и двумя младшими сестрами вернулась во Францию и вышла замуж снова. Мне тогда было уже двенадцать лет. Она родила новому мужу еще несколько детей, так что после того, как моя помолвка расстроилась и я снова вернулся на Ланди, мной никто уже не интересовался.

Из-за моей страсти к женщинам я стал известен как «похотливый правитель Ланди». Кое-кто из них даже объявил меня отцом их ублюдков, и я заплатил им откупные, чтобы поддержать легенду о моей плодовитости. Я знаю правду. И вот в мою жизнь пришла ты, Скай, и я снова полюбил. Но я никогда не признавался тебе в этом, я не признавался в этом даже себе самому вплоть до сегодняшнего дня.

Я всегда считал тебя звездой, сверкающей яркой звездой. И ты была ею, дорогая. Мы одинаково богаты, но земель у тебя гораздо больше. Это ничего не значит — ты знаешь, как мало значения я придаю таким вещам. Но ты рожала детей всем своим мужьям, и это-то, наверное, и беспокоило меня. Если ты выйдешь за меня замуж, то не сможешь иметь детей. И в этом буду виноват я.

— И ты опасался, что я стану упрекать тебя? — ответила она. — Но ведь дважды я просила тебя жениться на мне, хотя уже знала, что твое семя бесплодно.

— А если бы ты вышла за меня после смерти Джеффри, то оказалась бы оторванной от Найла, — сказал он. — И у тебя не было бы маленькой Дейдры и Патрика. Осмелюсь предположить, любовь моя, ты не сожалеешь о появлении этих малюток.

— Нет, конечно, нет, Адам, но я думаю, судьба была против моего брака с Найлом. Несколько лет подряд она делала все для того, чтобы держать нас врозь. Если бы я не вышла за него. Клер О'Флахерти не отомстила бы ему: не было бы причины. Теперь же он мертв, а я, чтобы защитить двух его детей, вынуждена выйти замуж за человека, которого никогда даже не видела. Женись ты тогда на мне, милый, дорогой Адам, все было бы значительно проще. Я могла бы полюбить тебя и в самом деле полюбила бы, если бы ты стремился сражаться за меня. А ты больше боялся снова быть оскорбленным, чем хотел видеть меня своей женой.

— А если бы я вдруг изменился, Скай, вышла бы ты за меня?

— Да, Адам, но теперь слишком поздно. Я не могу нарушить данного королеве слова. Так или иначе мы пришли к соглашению, и я со своей стороны не нарушу его, пока другая сторона держит слово. Если бы мы поженились, зе «»— ли Бурков могли бы быть спасены благодаря богатству и связям моего нового сильного мужа. Однако я пришла к королеве беззащитной, и она воспользовалась этим, чтобы использовать меня в своих целях. Ведь Сесил знает, что мое слово крепко.

— Как я люблю тебя, — прошептал он, склонив лицо к ее волосам, — и каким же дураком я был, милая Скай!

— У нас есть еще несколько дней, Адам. Когда я уеду, я бы хотела, чтобы ты нашел другую женщину для любви. Если бы эта француженка и в самом деле любила тебя, то твое бесплодие не беспокоило бы ее. Она была недостойна тебя, Адам, но ведь где-то есть девушка или женщина, которая достойна. Кто-то, кто полюбит тебя такого, какой ты есть, и именно за это, независимо от того, способен ты или нет дать ей детей. Не бойся найти эту женщину, дорогой!

После смерти Халида эль Бея я сказала Робби, что никогда больше не полюблю. Любовь приносит лишь страдания. Но как же без страданий, Адам, узнать счастье и наслаждаться им? И ты в своих поисках можешь испытать страдания, но найденная тобой любовь принесет счастье, окупающее эти страдания.

Он прижал ее еще крепче к себе, и она еще больше погрузилась в его объятия, не видя навернувшихся на его дымчато-голубые глаза слез. Он знал, что она права. И, признавшись ей во всем, он впервые за эти годы чувствовал себя облегченным. Но одновременно с этим признанием он понял, как сильно любит ее, возможно, намного сильнее, чем может полюбить любую другую женщину. Только время могло дать правильный ответ, и по крайней мере у них было впереди несколько дней, чтобы любить друг друга и подарить друг другу воспоминания, которые будут согревать их на протяжении многих лет.

Следующие два дня и две ночи они не покидали ее комнаты, проводя время в любви, разговорах и даже ссорах, по причине его, как она выражалась, чудовищного упрямства и ее, как он формулировал это, ирландского скудоумия. По вечерам к ним присоединялись дети, чтобы поболтать и поиграть. Пожалуй, только юный Мурроу О'Флахерти понимал, какие отношения связывают его мать и Адама де Мариско.

— Почему ты не выйдешь за него замуж? — спросил он мать, улучив момент, когда Робби и Виллоу были полностью погружены в историю, которую рассказывал им Адам.

— Потому что он не предложил мне это вовремя, — ответила она.

Мурроу кивнул.

— Неужели нельзя переубедить королеву, мама? Ты могла бы остаться здесь, и мы не потеряли бы тебя в чужой стране, с человеком, которого мы не знаем. Спроси ее величество. Она всегда так восхищается тобой.

Скай приобняла своего сына:

— Хотела бы я, чтобы это было возможно, моя любовь, но, к сожалению, ничего сделать нельзя. Герцогу уже сообщили о моем согласии и послали мой портрет. Он будет оскорблен, если вместо меня пошлют другую женщину.

— Но ведь можно сказать, что ты умерла, — предложил Мурроу.

— Не думаю, что месье Эдмон де Бомон станет лгать дяде. Боюсь, что мне придется ехать. — Она похлопала Мурроу по плечу. — Все будет в порядке, сын. Все будет в порядке.

На следующий день, необычно жаркий для раннего мая, они поехали ко двору. Скай надела одно из своих новых платьев, сшитых специально для Бомон де Жаспра. Оно было из зеленого шелка, с нижней юбкой, украшенной вышитыми золотом цветами и бабочками. Рукава прозрачные и ниже локтей оставляли руки обнаженными. Вырез, по французской моде, был предельно большим. Некоторые придворные джентльмены просто разинули рты, когда она прошествовала мимо них в сопровождении Адама де Мариско и сэра Роберта Смолла.

— Очевидно, их восхищают мои изумруды, — поддразнивала она свою свиту, и мужчины непроизвольно фыркали.