Я кивнул:

— Дала, но я Холли так и не нашел. Я надеялся, вдруг у вас есть еще соображения.

Диринг потер подбородок тыльной стороной руки. Он сегодня брился и порезался в нескольких местах. На шее сбоку жалко лепился клочок туалетной бумаги с капелькой крови. Глаза его покраснели, а сипел он так, что я подумал, не похмелье ли это.

— Не знаю, — сказал он. — Как я вам говорил в прошлый раз, мы не общаемся.

— Но вы, вероятно, знаете каких-нибудь ее друзей. Может быть, ее парня…

Диринг покачал головой и пригладил ворс своих вельветовых брюк.

— Правда, ничего не знаем. Даже раньше, когда хоть иногда общались, понятия не имели, где Холли и с кем.

— Вот как? — Я улыбнулся. Надеюсь, поощрительно. — И когда же это было?

Диринг растерянно прищурился.

— Что?..

— Когда вы общались с Холли — несколько месяцев назад? Несколько лет назад? Как давно?

— Холли и Никки никогда не были близки, и Холли почти перестала звонить уже после первого года в колледже. А потом в город переехала и вовсе от родных оторвалась.

— Вы знали кого-нибудь из театра «Гимлет»?

Это название удивило его.

— Это ее театральная труппа? — Я кивнул. — Мы ни разу не видели этих спектаклей… мы вообще не видели Холли на сцене.

— А были знакомы с кем-нибудь из актеров?

— Один парень приезжал сюда.

— Какой парень?

— Актер из труппы. Приезжал пару раз, они забирали кое-какие ее вещи. По-моему, у него с Холли был роман.

— Парня звали Джин Вернер?

Диринг пожал плечами:

— Может быть. Не помню.

— Когда это было?

— В первый раз? Где-то пару лет назад. А еще прошлым летом.

— В прошлом году? — Он кивнул. — Вы помните, как выглядел этот парень?

Диринг задумался, затеребил манжеты фланелевой рубашки.

— Высокий, с длинными каштановыми волосами и, кажется, с бородкой. Красивый. Актеров обычно такими и представляешь.

Джин Вернер.

— Он и есть парень вашей свояченицы?

— Похоже на то.

— Вы видели его с тех пор?

— Нет, только эти два раза.

— Холли когда-нибудь приводила других парней?

В камине с треском рассыпалось бревно, и Диринг вздрогнул. Покачал головой.

— Она и сама-то почти не приезжала.

— Даже на праздники и дни рождения? — Диринг снова покачал головой. — Когда Холли была здесь последний раз?

Он снова посмотрел на меня, прищурившись, потом пожал плечами:

— Наверное, летом, с тем парнем, ну, может, еще разок после. В любом случае довольно давно. Несколько месяцев.

— Может быть, у вашей жены память получше?

При мысли, что я могу спросить Николь, Диринг всполошился.

— Летом — в последний раз… совершенно точно.

— А друзья в городе? Холли с кем-нибудь общается?

Диринг снял очки и протер их подолом рубашки.

— Понятия не имею.

— Кто-нибудь из колледжа?

Диринг неопределенно пожал плечами:

— Увы.

Я кивнул.

— И Холли не ездит в Брукфилд навестить отца?

Диринг побледнел.

— Нет, — сказал он.

— Почему вы так уверены? — спросил я. Он уставился на меня. — Допустим, Холли заглянула к отцу — вам-то ведь никто об этом не сообщит?

Диринг покачал головой:

— Она бы не заглянула. Ей нечего ему сказать.

Еще одно полено рассыпалось в камине, мы с Дирингом смотрели, как разлетаются пепел и угли.

— Почему Холли не общается с родными? Что с ней произошло? — спросил я немного погодя.

Диринг снова окинул комнату настороженным взглядом, словно кто-то — может быть, Никки — мог появиться в дверях. Большим и указательным пальцами вцепился в запачканный подбородок.

— Самая в общем-то обычная история, — тихо сказал он. — Родители много ссорились, и девочки разделились: Никки за папу, Холли за маму… а потом мама умерла. Холли как раз пошла в старшие классы. Это трудное время для ребенка, и Холли с тех пор всегда была сердита — на Фредерика, на Никки, даже на маму. Сколько я ее знал, она злилась чуть ли не на весь свет.

Диринг снова уставился на угасающий огонь. Пошел снег.

Буря начиналась медленно, без ветра, и хотя дороги были забиты людьми, спешившими по домам или совершавшими последние отчаянные вылазки в супермаркеты, я добрался до города без приключений и вернул прокатную машину в целости и сохранности. Дома я выслушал на автоответчике сообщение Клэр: «Приду позже. Снегоступы и тому подобное», — потом налил себе воды и открыл ноутбук.

В прошлой жизни, когда я просто пытался найти Холли Кейд, Джин Вернер так и не перезвонил мне. В конце концов, нужного результата я сумел добиться и без его помощи, а давить мне не требовалось. Но то было тогда. Теперь же я знал, Вернер и Холли виделись не далее как прошлым летом и неопределенное описание драчливого приятеля Холли, данное Хорхе Арруа: «Белый, темноволосый, лет тридцати… высокий», — звучало уже менее неопределенно. Я листал свои заметки, пока не нашел номер телефона и адрес Вернера.

В трубке зазвучал низкий дикторский голос, но это был автоответчик, видимо, снова заработавший. Я оставил еще одно сообщение. Посмотрел адрес: Западная Сто восьмая улица. Выглянул в окно на затягивающийся белой пеленой город и подумал: «Какого черта!» Надел джинсы, водолазку, ботинки и парку. Оставил Клэр записку и направился к дверям.

Когда я вышел на улицу, снег усилился. Не успел я пройти квартал, волосы у меня побелели, а в подземку на Четырнадцатой улице я спускался уже весь обледеневший. Когда я вышел из подземки — на углу Хэт-стрит и Сентрал-парк-уэст, — дул ветер и зажигались фонари. Я направился на юго-запад.

Квартал Вернера состоял из контрастов: несколько с любовью восстановленных дорогих особняков и несколько особняков обветшавших и заколоченных; уродливый жилой муниципальный комплекс семидесятых годов и еще более уродливый дом престарелых, построенный в восьмидесятые, плюс кирпичные доходные дома. На одном конце улицы находилось кафе, а на другом — пиццерия. Дом Вернера стоял посередине — четырехэтажный старый особняк, не заколоченный, но и не отреставрированный. Весь в полосках сажи, парадная дверь из армированного стекла и металлических прутьев. Домофон установлен снаружи, в нише.

На каждом этаже располагалось по три квартиры; Вернер жил в 2В. Я нажал на кнопку, но ответа не получил. Позвонил соседям — то же самое. Чуть отошел от дома и посмотрел вверх. Ни в одном из видимых мне окон свет не горел. Между домом Вернера и соседним был узкий проход, а примерно футах в двадцати в ту сторону я заметил боковую дверь под лампочкой сигнализации. Однако проход перегораживали высокие металлические ворота, которые никто бы не подумал пытаться удержать открытыми при помощи бумажного стаканчика. Я вытащил сотовый и снова позвонил Вернеру. Снова автоответчик. Я сунул телефон в карман и пошел в пиццерию.