— Я вытащил тебя, паренек, — сказал мне чей-то голос. — Все в порядке, успокойся.

— Кори! Где ты? Что с тобой? Это был голос моей матери, в котором звучала не просто тревога, а самый неподдельный страх. Я снова стоял по пояс в воде, но мои ноги упирались в земную твердь. Я вытер с лица воду и грязь и, взглянув вверх, увидел над собой лицо доктора Кертиса Пэрриша, на котором тоже были дождевик и непромокаемая шляпа. Шляпа без всякой ленты и зеленого пера. Я оглянулся по сторонам в поисках фигуры, которую только что пытался догнать, но она уже слилась с тьмой и дождем, смешалась с людьми, мельтешившими у расползавшейся дамбы. Незнакомец ушел туда, и с ним туда отправился нож, который он сжимал в руке. Нож, который он достал из кармана и приготовил к удару.

— Где папа? — в ужасе пролепетал я, дрожа как осиновый лист. — Мне нужно обязательно разыскать папу!

— Тихо, тихо, успокойся. — Доктор Пэрриш положил руку мне на плечо. В другой руке он держал фонарь. — Том где-то там. Вон там. Доктор осветил лучом фонаря группу из нескольких человек, с головы до ног перемазанных в глине. Сторона, в которую указал он, была совсем не та, за которую ушел незнакомец и шляпе с зеленым пером. Но там, куда показывал мне док Пэрриш, я заметил отца — он копал рядом с нефом и мистером Ярброу.

— Видишь его?

— Да, сэр. Я снова завертел головой, отыскивая таинственную фигуру в дождевике и шляпе-Федоре.

— Кори, больше не смей убегать от меня! — прикрикнула на меня мама. — Ты меня чуть не до смерти напугал! Отыскав мою руку, она стиснула ее своей маленькой ладонью как тисками. Док Пэрриш был грузный человек от сорока трех до сорока девяти лет, с квадратной крепкой челюстью и носом, расплющенным с тех пор, как он сержантом в армии занимался боксом и был чемпионом. Той же крепкой рукой, что достала меня со дна подводной ямы, он передал меня в мамины объятия. У дока Пэрриша были густые брови цвета стали, и в каштановых волосах под полями его непромокаемой шляпы пробивалась седина.

— Шеф Марчетте сказал мне, что в местной школе открыли спортивный зал, — сказал док Пэрриш маме, — там можно разместиться. Туда уже принесли керосиновые лампы и несколько одеял и матрасов. Вода быстро поднимается, и женщины и дети должны идти туда, чтобы укрыться на случай беды.

— Нам тоже нужно туда пойти?

— Думаю, что это будет разумнее всего в данной ситуации. Ни вы, ни Кори тут не сможете ничем помочь, так что лучше вам уйти в безопасное место. Док Пэрриш снова указал своим фонарем, на этот раз прочь от реки на баскетбольную площадку, превратившуюся в болото, туда, где мы оставили свою машину.

— Туда приезжает грузовик и забирает всех, кто хочет укрыться в спортивном зале. Через несколько минут там как раз должна появиться очередная машина.

— Нужно сказать папе, что мы уезжаем, — он думает, что мы еще здесь, — запротестовал я, потому что шляпа с зеленым пером вес еще не выходила у меня из головы.

— Я ему передам. Уверен, Тому будет спокойней, если он узнает, что оба вы в безопасности, и скажу честно, Ребекка: если дело пойдет так и дальше, то к утру мы сможем из окон ловить рыбу. Дополнительных приглашений нам не требовалось.

— Моя Бриджит уже там, — сказал доктор Пэрриш. — Поспешите на следующий грузовик. Вот, возьмите. Док Пэрриш отдал маме свой фонарь, и мы заторопились прочь от разбушевавшейся Текумсы к баскетбольной площадке.

— Держи меня за руку и ни в коем случае не отпускай! — кричала мама, когда речные воды забурлили вокруг нас. Оглянувшись назад, я сумел разобрать только мутные пятна света, двигавшиеся в потемках, и блики на темных струях.

— Смотри лучше под ноги! — снова прикрикнула на меня мама. Где-то в стороне, там, где должен был бороться с паводком отец, внезапно раздались приглушенные крики, повторявшие хором что-то однообразное. Тогда я еще не знал, в чем было дело, но, как потом оказалось, именно в тот момент волна с пенным гребнем перехлестнула через вершину рукотворной дамбы в самом, как казалось, ее высоком месте, уровень воды мгновенно поднялся, по поверхности пошла пена — и люди неожиданно оказались по локти в бурлившей воде, бешено несшейся вокруг. В луче фонаря среди пены, вспучивавшейся тины, грязи и брызг внезапно блеснула крупная чешуя в коричневых разводах, и кто-то истошно завопил: “Змея! ” В следующее мгновение этот человек под напором могучего течения опрокинулся на спину и стал тонуть. Мистер Стэлко, менеджер из “Лирика”, постарел на десяток лет, когда, пытаясь найти тонувшего под водой, с испугом обнаружил, что его ладонь легла на скользкое, стремительно несшееся мимо него в вихрях взбесившейся воды гибкое вытянутое тело диаметром не менее бревна. Мистер Стэлко онемел и одновременно испражнился жидким в штаны, но когда он наконец нашел в себе силы исторгнуть из легких крик, чудовищное земноводное уже исчезло, унесенное разливом на улицы Братона. Где-то рядом с нами раздался женский крик, и мама сказала мне:

— Обожди. Кто-то приближался к нам с громким плеском, неся высоко над головой масляную лампу. Капли дождя, ударявшие в раскаленное стекло лампы, с шипением превращались в пар. Это была женщина, негритянка.

— Помогите мне, умоляю! — крикнула нам она.

— В чем дело? — торопливо спросила мама и направила фонарь, которым снабдил нас док Пэрриш, прямо в испуганное лицо молодой негритянки с широко распахнутыми в ужасе глазами. Я впервые видел эту женщину, но мама узнала ее:

— Нила Кастиль? Это ты?

— Да, миссис, это я, Нила. А вы кто?

— Ребекка Мэкинсон. Когда-то я читала твоей матери книги. Должно быть, это было задолго до моего рождения, сообразил я.

— С моим отцом несчастье, миз Ребекка! — запричитала Нила Кастиль. — Должно быть, у него сдало сердце.

— Где он?

— В нашем доме! Вон там! Нила, вокруг талии которой бурлила вода, указала рукой в темноту.

— Он не может подняться!

— Я поняла, Нила. Успокойся. Моя мама, воплощение ужаса перед силами природы в человеческом облике, мгновенно и удивительно превращалась в само спокойствие, как только находился кто-то, кого требовалось успокаивать. Это, насколько я понимал, было частью существа любого взрослого, но уразуметь это мальчишке было не дано. В минуты опасности мама могла проявить качества, которых нет и не было в деде Джейберде: храбрость и отвагу.

— Веди нас, Нила, — сказала моя мама молодой негритянке. Вода уже врывалась в двери домов Братона. Дом Нилы Кастиль, как и большинство других домов в Братоне, представлял собой вытянутую в длину одноэтажную щитовую лачугу. Мы медленно продвигались вслед за Нилой. Вокруг нас бурлила вода. Как только мы вошли в дом, Нила позвала:

— Гэвин! Я вернулась! В свете масляной лампы Нилы и маминого фонаря мы увидели чернокожего старика, бессильно раскинувшегося в кресле, с ногами по колени в воде. Вокруг плавали газеты и журналы. Худющие руки старика сильно стискивали рубашку на груди возле сердца, его черное, как эбонит, лицо было искажено болью, а глаза были плотно зажмурены. Рядом с креслом, держа старого негра за руку, стоял маленький мальчик, лет семи-восьми, тоже темнокожий.