— Обождите, мадам, я к командованию за подкреплением сбегаю, а потом напишу вам шухарнуе письмо в стихах, если вы человеческого обращения не понимаете.

Харитон вразвалку подошел к Гурехину и вдруг, просветлев лицом, выпалил:

— Товарищ капитан, у меня шухарная мысль! — еще раз козырнул Харитон модным словечком. — В самоходке шесть мест?

— Шесть, — кивнул Гурехин. — И что с того?

— А то, что мы с собой можем еще одну боевую единицу прихватить!

— А она согласна, эта единица?

— Давно согласна, только с виду ерепенится. А как танк водит — закачаешься!

— Ну, действуйте, старшина, — усмехнулся Гурехин.

Той же ночью самоходка перешла линию фронта и уверенно двинулась в тыл двенадцатой армии. Самоходку вел Харитон, Женька умостилась рядом с водителем. Гудел и покряхтывал мотор, и с непривычки у Гурехина подрагивало нутро и стучали зубы. В горячих, темных недрах самоходки он не видел лиц, но всею кожей с ожившими «мурашками» чуял рядом Нихиля. Так однажды в бараке он всю ночь терпел сладкий, въедливый запах мертвеца, опочившего на нижней шконке. От соседства Нихиля дыханье мельчало и сбивалось и тонкая отрава проникала в мозг, словно Нихиль был не существом из плоти и крови, а куском космической тьмы.

Вдали, судя по трассерам, уже маячили позиции немцев и ровное движение по шоссе оборвалось. Самоходка съехала на обочину и попыталась пройти лесом по вязкой прошлогодней колее.

— Здесь у них брешь, — объяснял Харитон, — если через этот лесок махнуть, то попадем напрямки к Берлину, только нам туда не надо, нам повертка на Магдебург нужна!

Но то ли указатель был сбит, то ли его проскочили на скорости еще в ночной темноте, но повертку Харитон прозевал. Солнце неумолимо катилось в зенит, а они все еще колесили по тылам, скармливая самоходке последние глотки бензина. В полдень заблудившаяся самоходка вырулила прямиком в тыл немецкой обороны, и до позиций было еще далеко.

У дороги дымил головешками разбомбленный хутор. Харитон остановил самоходку у добротного каменного колодца с почти русским деревянным «журавлем». Гурехин поднял воду, и все по очереди наполнили алюминиевые фляги. По надобности Женька заскочила за сарай.

Харитон уже завел мотор, когда откуда-то со стороны завопила Женька:

— Ай! Мамочки мои!!!

Беспомощно оглянувшись на самоходку, Гурехин бросился на крик и едва не споткнулся о развороченную стену сарая. Поодаль, схватившись за живот, корчилась Женька, ее неудержимо рвало.

— Что случилось? — бросился к ней Гурехин.

— Там… — Женька протянула трясущуюся руку к пролому в стене.

Задняя стена сарая раскатилась от взрыва. В хлеву, рядом с мертвой коровой, стоял на дрожащих ножках рыжий новорожденный теленок в облипшей сукровице.

Гурехин взял пучок соломы и по-хозяйски обтер спину и бока телка.

— Куда же тебя деть-то, сердечный? — он оглядел выгоревшую ферму.

— Брось, немецкая скотина, — сквозь спазмы выдавила Женька.

— А она знает, чья она? — без упрека спросил Гурехин. — Жаль ведь: едва народился.

— Ты эту жалость лучше себе в задницу засунь.

Злая, колючая, как загнанная в угол кошка, она нервно чиркнула трофейной зажигалкой и поперхнулась дымом, и в раздражении отбросила папиросу. Они были одни за уцелевшей стеной сарая, и Гурехин вдруг шагнул к ней и обнял, прижимая к груди ее коротко остриженную голову.

— Бедная… бедная, — шептал он, целуя Женькины прокуренные пальцы в грубых мозолях, оружейном масле, в порезах от пистолетного затвора.

— Что ж ты делаешь! Ирод окаянный!!! — взвизгнула Женька, стремглав рванулась к самоходке.

Резко взревел двигатель. Гурехин торопливо подпихнул телка к еще теплому вымени, и тот вдруг жадно, захлебываясь и толкая лбом мертвую мать, принялся сосать…

Резко развернувшись, самоходка погнала обратно по шоссе. С горы они скатились в ложбину к маленькой, точно игрушечной, деревеньке. С ходу на первой скорости ворвались на сельскую улицу и почти проскочили ее.

— Немцы-ы-ы! — заорала Женька. — Сейчас жахнут!

Посреди улицы открылись дощатые створки ворот, и почти в лоб самоходки уперлась противотанковая пушка. Но немецкий наводчик взял высоко, и снаряд лопнул уже за машиной. Волной дымного воздуха машину подбросило вперед. Лягнув задними колесами, самоходка едва не клюнула дорогу стволом. От резкого толчка Харитон рассадил лоб и губы о рулевые рычаги. Кровь залила глаза. Самоходка застопорилась и завихляла, выкидывая гусеницами весеннюю грязь.

— Дуй на сарай! Дави гадину!!! — вопила Женька.

Оттеснив Харитона, она вырвала из его рук рычаги.

Самоходка взяла вправо и накатилась на сарай. Немецкий артиллерийский расчет бросился врассыпную, но офицер был виден в смотровую щель до последней секунды. Он стоял на месте и выкрикивал команды в пустоту. Грохот, тьма, все смешалось и заполыхало. Самоходка остановилась, беспомощно скрипя шестеренками.

— Подбили… Сволочи. Не дойдем, — простонал Харитон.

— Вперед! — Женька яростно рванула рычаг на себя, и гусеницы вдруг заработали. Машина, тяжело покачиваясь, поползла вперед, но в глазницах было по-прежнему темно, словно танк провалился в тартарары.

— Ничего не вижу… Ничего не вижу! — бормотал Харитон, сквозь залитые кровью глаза он пытался увидеть проблеск спасительного света.

— Шелковый, синий платочек

Ганс посылает домой! —

вопила Женька. — Не дрейфь, сарай на нас рухнул! Крыша нахлобучилась.

Орудуя рычагами и поочередно отжимая педали, Женька принялась оббивать крышу о стены домов. Кирпичные стены рассыпались в рыжий прах. Рассвирепевшая самоходка крошила стены, как яичную скорлупу. Сцепленные стропила крыши наконец разжались и нехотя раскатились.

За поселком самоходка вылетела на лесную дорогу. Выверяя путь по аккуратным немецким указателям, Женька вела машину на запад. Уже заметно стемнело, когда танк наконец съехал на обочину и, хорошенько замаскировавшись, экипаж сделал небольшой привал.

Женька сбегала за водой к дождевому озерцу и помогла Харитону смыть кровь. Стоя на коленях, она кроткими, плавными движениями касалась его лица, и со стороны казалось, что она ласкает ребенка. Да и Харитон притих и больше не отпускал своих соленых шуточек.

Вдвоем с Женькой они осмотрели самоходку.

— Горючее на исходе, — Харитон долил в бак остатки газойля из канистры. — Теперь не только до Магдебурга не дойдем, но и к своим уже не вернемся.

Погода изменилась. По броне тяжело зашлепал ливень. В лесу быстро стемнело, но весенняя гроза еще только расходилась. Шум и рев моторов все четверо услышали одновременно. По лесному грейдеру в сторону фронта двигалась колонна немецких танков. В дождливой пелене танки были похожи на древних чудовищ на коротких переваливающихся лапах. Свет фар отражался от мокрой брони, и колонна двигалась в алмазном сиянии.