– Чтобы стать инквизитором, ведьм нужно убивать, а ты помогаешь.

– Ну, ты и на ведьму-то не больно похожа, девчонка девчонкой, чуть постарше моей Шенны. А инквизиторы не всех ведьм убивают, они ведь их судят, а если вина доказана, тогда да, убивают. А как иначе? Не на свободу же отпускать. Колдунья, она ведь потом еще больше людей погубит. Вильдан вот никогда не убивал ведьм просто так, он вообще даже суд не вершит, только в бою их побеждает, а там, сама понимаешь, либо он ведьму, либо она его, третьего не дано. Он, говорят, их жутко ненавидит. Понимаешь, какой человек? Колдуньи всю его семью погубили, он потому и стал инквизитором, а затем начал на них охотиться, почти во всех сражениях участвует. Остальные каждого его слова слушаются.

– Может, тебе про великого инквизитора книгу написать? Я смотрю, ты много о нем знаешь.

Парень смущенно почесал в затылке, потом ответил:

– Да я не очень-то писать умею, а ты сама как?

– Умею. Сестра научила.

– А где она, твоя сестра?

– Инквизиторы убили.

– Эм… – только и смог ответить парень, заливаясь краской до самых ушей. – Мы это, добрались почти, вон впереди мой дом.

Пока мы вели свой разговор, осторожно пробираясь вперед по темным закоулкам улиц, незаметно дошли до самого бедного района. Мы с Арикой тут не бывали никогда. Дома бедноты стояли вплотную друг к другу, каждый такой домишко был из двух этажей: на первом всегда располагалось что-то вроде мастерской, свинарника, курятника или чего-то подобного, чем человек зарабатывал себе на жизнь, а на втором этаже, как правило, спали. На чердаке же каждого дома хранился весь необходимый инвентарь или заготовки.

– У нас с другой стороны есть черный ход, но только боюсь, что если будем подниматься по лестнице, то разбудим кого, она старая и скрипит ужасно. Лучше по дереву в окно моей комнаты залезть, там я тебя до лесенки на чердак доведу, а дальше сама.

«Вот ведь какой смелый почти инквизитор, – с улыбкой подумала я, – на чердак-то лезть боится. Хотя он все-таки отважный парень. Мало того что девушку свою защищать бросился, так еще ведьме помогает. Благородный человек. Вырастет, станет настоящим мужчиной!»

Мы осторожно протиснулись в узкую-преузкую подворотню и очутились в небольшом дворике. Здесь были протянуты веревки для сушки белья, стояла большая колода с воткнутым в нее топором, лежали куски какой-то кожи и куча разного мусора. Рядом росло высокое раскидистое дерево. Парень подошел к нему, ловко взобрался до середины и уселся на толстую ветку, что почти закрывала маленькое окошко. Он помахал рукой, и я положила пальцы на шершавый ствол, обхватила его руками и ногами и попыталась подтянуться. После нескольких таких бесплодных попыток молодой человек, досадливо вздохнув, спустился на самую нижнюю ветку и нагнулся, протягивая мне руку. Я ухватилась за неожиданно сильную мозолистую ладонь, и он потянул меня вверх. Активно помогая ногами и свободной рукой, я наконец очутилась рядом с ним, переводя дыхание.

– Повезло, что ты легкая, а то бы не выдюжил. Слушай, а летать не умеешь? Я слышал, ведьмы могут над землей парить, вот так, – и он раскинул руки в стороны, изображая из себя вроде как птицу.

– Я еще таких ведьм не встречала. На это наверняка уйма сил требуется.

– Каких сил?

– Чтобы волшебство творить, ведьма собственные силы затрачивает.

– Что, правда?

– А ты как думал?

– Думал, вы всегда силу у людей забираете.

– Глупости!

– Ладно, полезли дальше.

Наконец мы все-таки добрались до окна, пыхтя и обливаясь потом, и протиснулись внутрь. Я встала на пол крошечной пыльной комнатушки, отряхнула свое новое платье и пригладила растрепавшуюся косу. Здесь была всего одна узкая койка с драным одеялом и какой-то кувшин на полу.

– А зимой как же? – спросила я.

– Зимой я в одежде сплю, а еще эта стена у нас теплая, от печи греется. Печка всего одна, внизу стоит, чтобы покупатели в лавке не замерзли, а тут труба проходит, мы все от нее согреваемся. Тебе на чердаке еще лучше, прижмешься к горячим кирпичикам и не замерзнешь.

– Да мне не нужно особо, – махнула я рукой. – А чем торгуете?

– Кожей.

– Понятно.

Больше мы не разговаривали, боясь разбудить родителей парня, только тихонько пробрались до приставной лесенки на чердак, а дальше я сама поднялась по ней, открыла скрипучий люк на проржавевших петлях и, вскарабкавшись наверх, осторожно опустила крышку за собой.

Уже на самом чердаке, заваленном разным хламом, я внимательно осмотрелась, придумывая, из чего соорудить бы себе постель. Я нашла в этом царстве пыли только ветхий стул и стол с поломанными ножками, дверцу, очевидно от шкафа, а еще старый веник. Внимательно осмотрев стропила крыши, не заметила никаких признаков веревки, на которой мог окончить жизнь некий мифический страдалец, загубленный жестокой ведьмой. Здесь было очень темно, но в углу находилось грязное окошко. Глубоко вздохнув, я присела на дверцу шкафа, развязала узелок, достала кусок хлеба и впилась в него зубами.

Вильдан

Я резко сел в кровати, глядя в темное незашторенное окно. Там хлестал ливень и слышались отдаленные раскаты грома, молния сияла вдалеке словно тонкий серп, разрезающий небо на две половинки. Не могу больше спать! Сердце снова сдавило, хотя я почти привык к ощущению этой непомерной тяжести, испытывая ее изо дня в день последние семь месяцев. Ощущение было такое, словно грудь стянули веревками, и началось это с того самого раза, когда я овладел проклятой ведьмой. Раньше незаживающая рана на сердце томила меня по ночам, посылая сновидения об утраченных любимых людях. Раньше я мог видеть их в своих снах, коснуться родных лиц, ощутить их присутствие. Теперь все сны были только о ней, о ненавистной колдунье. Она приходила ночами, протягивая ко мне руки, маня белой нежной кожей, заставляя сердце неистово биться в груди, а тело покрываться испариной. Желание жгло огнем, разрывая пылающей лавой тонкие вены. Я впивался зубами в подушку, сдерживая собственные отчаянные стоны. Тоска душила меня, не давая расслабить напряженные мышцы. Я вставал и ходил по комнате из угла в угол, невероятным усилием воли прогоняя наваждение, прогоняя проклятый образ, а потом, устав, совершенно без сил ложился обратно в кровать, чтобы, провалившись ненадолго в сон, вновь увидеть притягательную грудь и нежные губы, которые шептали мое имя, мучая и маня меня, заставляя метаться в жару и бреду, пока утро не развеивало жуткое наваждение. Только днем удавалось справляться с этим ужасным проклятием, утром и днем мысли о ней не могли пробиться сквозь мощный инквизиторский щит, но ночью во сне я был абсолютно не властен над собой. Больше всего мучило осознание того, что это были не реальные чувства, не любовь, а чистой воды наваждение, и мне приходилось изо всех сил с ним бороться.