— Во всех. Не веришь? — а в глазах легкое отчаяние и желание доказать не только ему, Митьке, но и всему миру, что годен еще на многое бывший полевой офицер.

Широков то и дело вспоминал слова Светы, что Артём неприкаянный и не занят ничем. На работу не берут. Вряд ли Митя мог позволить себе взять в «Ярославец» некомпетентного сотрудника. Да и кем? Грузчиком? Официантом? Бред, согласитесь. Таким предложением Заварзина можно было только обидеть. А вот слова об «ух» навели Широкова на мысль одну.

— Не верю, Артём. Докажи.

— Да легко!

— А если легко, то давай во вторник собирайся, и вечерком поехали со мной в волейбол покидаемся. Там и посмотрим какой ты ух. Мы с ребятами зал арендуем, а в нашей команде игрока не хватает. Поможешь?

Заварзин удивился, но и обрадовался.

— Не вопрос, Дим, — приосанился и плечи развернул.

А Митька поймал Юлькин взгляд и засмотрелся. Такой, знаете ли, кайф, когда девушка смотрит на тебя очарованно, восхищенно, и еще волнуется при этом. Правда, Широков не понял, отчего ему подарок такой, но все равно, счастья полные карманы.

И снова звонок в дверь.

— Добрый вечер, заходите, — никто и не удивился, увидев обоих Гойцманов в гостиной Широкова.

— Ирина, душа моя, вот только не говорите, что ви сами готовили те творожники. Гойцман никогда не поверит. Ви и со сковородой в руках? Куда катится этот мир? — Яков Моисеевич деловито выставил на стол коробку с бутылкой коньяка.

— Шолом, Яша. Ты, я смотрю, веселиться надумал? — Ирина блестела глазами и маникюром.

— Какое веселье, Ириночка? Так, слегка, для наилучшего сна! Дава, ну где ты там прилип? Лимоны давай.

Давид вытащил лимоны, орешки и горький шоколад.

— Мадмуазель Дора, вы ждали дебоша? Вот он, — Митька умилялся довольной сестричкой Собакевич, понимая, что праздников в ее жизни мало, а очень хочется.

— Дядя Яша, как это вы угадали, что все тут собрались? — Юлька смеялась.

— Юленька, детка, а для чего мне такой большой нос, как думаешь? Я им чую!

Митька собрался проявить себя хозяином спонтанной вечеринки, но не успел. Света, Юля и Фирочка уже окружили его и заглядывали ему в глаза преданно. Снизу вверх. Экая прелесть. Ну, в окно Митька не вышел, но засмеялся.

— Митька, прекрати гогот. Где стаканы? Света, поройся там у него в шкапчике. Юленька, ты давай лимоны режь и орехи выложи, — Фира мягко приказывала.

Широков сдался и просто уселся на диван. К нему подсели Дава и Артём. Вот уже на столе стаканы, коктейли, коньяк. Закусок откуда ни возьмись. И гости, веселые, легкие и приятные. Ладно, дебош не дебош, а праздник вроде удался.

Ну, ухохотались все. Истории, анекдоты и просто трёп. Фира и Ирина снова припомнили за тот браслет с рубинами, но склочничать не стали. Дава смотрел на Юльку, но этим не нервировал Митьку… Ну, бывает, что ж теперь…

— Если сейчас явятся Ведищев и Гасилов, я не удивлюсь, но расстроюсь. Тенор будет песни орать дурнушей, а скульптор употребит в одно лицо все спиртное в этом доме, — Дава шептал на ухо Митьке. — Хорошо хоть Кирочка наш не приперся, мать его.

— Он что, тоже песни орет или бухает?

— Не. Он демон посолиднее. Дипломированный чёрт. Улыбается, шутит, лебезит. А Юлька должна всем этим восхищаться и говорить вслух какой он прекрасный. Проходили уже. Бесит.

— Юлю он не бесит.

— Эту юродивую никто не бесит, Мить. Она всех любит и всем должна по жизни. Мать Тереза, — и снова Давин черный взгляд на москвичку.

— Дим, на пару слов, — Света тянула за руку Широкова, и пришлось встать и отойти в уголочек.

— Что, Свет?

— Спасибо тебе! За Тёмку. За то, что с собой его позвал. Он рассказал мне и попросил завтра разбудить пораньше на пробежку. Уже год как перестал заниматься, а тут нате вам. Дим, дай тебе Бог, — Света накоротко обняла Митьку и отошла поскорее.

— И от меня спасибо большое, Митя. Я так мучилась долго, выдумывала занятие для Артёма. А ты взял и решил так просто, — Юлька…

Широкову осталось только удивляться, как она смогла услышать тот разговор шёпотом.

— Не на чем. Юль, перестань мне спасибо говорить, ага?

— Ага, — и кивнула так забавно, по-девчачьи.

— Слово мое прицепилось? Ладно, дарю. Что теперь делать? Но должна будешь, ага?

— Ага. А что?

Ну вот как смотреть на это чудо глазастое?

— Не придумал еще. Но, я измыслю что-нибудь позабористее. С парашютом прыгала? Нет? Придется! — разумеется, о парашюте Митька шутил, но ему нравилось пугать Юльку.

Ну, не пугать, а смотреть, как ее глаза от любопытства и удивления становятся огромными и очень блестящими.

— Лучше я слово тебе верну обратно. Ни за что не прыгну. Мить, я попросту боюсь.

— Ок. Но, учти, еще раз скажешь «ага», я долг твой втрое запишу.

Тут подошел Дава и выдал:

— Слушай, Мить, такими темпами, двух бутылок маловато будет. Я еще одну принесу. А зараз и пачку нитроглицерину. Что? Тут у тебя филиал пенсионного фонда корпоратив устроил. Помрут еще. Как думаешь, им так запихать таблетки или подмешать в пойло?

— Юноша бледный со взором горящим, ты давай там не зубоскаль понапрасну. Клевета все! Просто так мы не умрем! — мадам Шульц снова отличилась исключительным слухом.

— Ирина Леонидовна, понял и осознал. Пошел за бутылкой, — Дава поклонился, но показал Юльке бровями, что сердечные таблетки все же захватит.

Юлька заулыбалась Даве, и потянулась вслед за ним зачем-то, но Митька уцепил ее за руку.

— Ты куда?

— Давид захватит две бутылки, уверена. А это многовато для них. Надо бы проследить.

— Он разберется, это раз. Если что, сами выпьем, это два. Ты обещала быть тут, это три. Не уходи…

F рука у Юленьки маленькая, горячая и очень нежная.

— Я и не собиралась уходить.

Все равно уйдет/ Рано или поздно. К Кирочке своему. Митьке вмиг поплохело, но он, зная, что Юльке хорошо и весело, не стал портить ей праздника и постарался унять свою горечь и злость.

— Пойдем я тебе коктейль встряхну. Какой ты хочешь? Синий? Красный? Могу черный, если что.

— Кире нравится синий, — Юлька по привычке помянула мужа, а Митьке словно солью посыпали на открытую рану.

— Тебе что нравится?

— Э…ну…

— Юль, вопрос простой. Какой цвет выбираешь, а?

— А тебе какой нравится? — вышла из неловкого положения Юленька.

— Сейчас в окно выйду. Так, идём? — он потянул москвичку нашу (счастливую, кстати!) к острову.