— Это как? Плеваться, стоя вверх тормашками?

— У него появились огромные долги, — продолжала Нелли, следуя за готическим почерком Наннерль, — он начал тратить больше денег, чем мог себе позволить. Но суть в том, на что шли все эти деньги — совершенно неожиданно он стал покупать странные и, как она пишет, бессмысленные вещи, выписывая из-за границы какие-то очень редкие и дорогостоящие ингредиенты.

Эми насторожилась. С тех пор как началось состязание, им уже попадалось это странное слово — «ингредиент». В первый раз им оказался Iron Solute.

— Помните айрон солют? Это тоже был ингредиент. Здесь точно должна быть какая-то ниточка, ведущая к тридцати девяти ключам.

— И судя по всему, Моцарт в ней совсем запутался, на пару с Беном Франклином.

Нелли перешла ко второй странице:

— Здесь и правда говорится о Франклине. Они с Моцартом, оказывается, прекрасно знали друг друга и вели друг с другом переписку. И знаете, как Наннерль называет Франклина? «Наш американский кузен». А еще — вы не поверите! — угадайте, кто тоже был Кэхиллом? Всего-навсего Мария Антуанетта — вот кто!

— Мы родственники королевы Франции? — воскликнула Эми.

— А заодно и австрийской короны. Они все переписывались друг с другом. Мария Антуанетта познакомилась с Моцартом, когда они были еще детьми. Потом она выросла, вышла замуж за будущего короля Луи XVI и переехала к нему жить во Францию. И тогда она стала связующим звеном и посредником между Франклином и Моцартом.

Эми пришла в такое сильное волнение от всего того, что она только что услышала, что, глядя на четкие изящные буквы Наннерль, даже не сразу обратила внимание на надпись, сделанную карандашом на полях дневника.

— Это почерк Грейс Я узнаю его из тысячи, — сказала она дрожащим голосом.

Дэн удивленно посмотрел на нее:

— Это бабушка вырвала страницы из дневника Наннерль?

— Не обязательно. Но можно с уверенностью сказать, что в какой-то момент эти бумаги были у нее в руках. Она много путешествовала по всему миру. И уверена, это каждый раз так или иначе было связано с тридцатью девятью ключами.

Она вглядывалась в знакомый размашистый почерк бабушки и наконец прочитала:

Слово, которое стоило ей жизни, минус музыка.

Эти слова были написаны напротив имени Марии Антуанетты.

Дэн тяжело вздохнул:

— Узнаю Грейс. Прозрачна, как туман.

На этот раз терпение потеряла Нелли:

— Да что ж это такое, Кэхиллы? Почему вы должны обо всем говорить загадками? Ну почему нельзя просто называть вещи своими именами?

— Тогда это уже будут не тридцать девять ключей, а тридцать девять ответов, — гордо сказал Дэн.

— А знаете, чем «прославилась» Мария Антуанетта? Когда ей сказали, что крестьяне подняли бунт из-за того, что у них нет хлеба, знаете, что она ответила? «Ну, так пусть они едят пирожные!»

— И этим можно прославиться? — недоверчиво спросил Дэн.

Эми тоже начала терять терпение:

— Ты, что, не понимаешь? Да не было у них никаких пирожных! Им вообще нечего было есть! Эти ее слова вошли в историю как символ полной оторванности богатых людей от нужд простого народа и стали искрой, из которой вскоре разгорелось пламя Французской революции. А Мария Антуанетта была казнена на гильотине.

— Гильотина — это круто. Отсюда можно поподробнее.

— Значит, ты считаешь, что слово, которое стоило ей жизни, — это «пирожное»? — спросила Нелли.

— Минус музыка, — ответила Эми. — Что же это значит?

— Ну, давай рассуждать по порядку: Мария-Антуанетта говорила по-французски, и следовательно…

— Стой! Я вспомнила! — перебила ее Эми. — Грейс рассказывала мне эту историю, когда я была маленькой!

— Ну как можно каждый раз помнить всякую ерунду, о которой вы говорили миллионы лет назад? — внезапно разозлился Дэн. — Прошло лишь несколько недель, как она умерла, а я уже почти не помню ее голоса.

— Нет, все эти старые разговоры очень важны, Дэн. Мы с ней постоянно шутили и о чем-то болтали, но теперь мне кажется, что она специально все это время готовила нас к этому состязанию. У нее был свой план. Понимаешь? Она порциями загружала в нас знания, которые нам могут пригодиться. И это как раз один из тех случаев.

— Что «это»? — нетерпеливо подгоняла ее Нелли.

— Слушайте. Обычно слова Марии Антуанетты «Ну, так пусть они едят пирожные!» все переводят на французский манер, говоря вместо «пирожное» — «brioche», что скорее означает «булочка», или просто — «бриош». Но Грейс рассказывала, что на самом деле она употребила слово «gateau» — по-французски оно произносится «гато» с ударением на последнем слоге и переводится как «пирог».

— Ну и к чему ты все это говоришь? Пирог и есть пирог. Что тут такого? — не понимал Дэн.

— Правильно, если только она не имела в виду в что-нибудь совсем далекое от кулинарии, — догадалась Нелли. — Ведь Наннерль здесь говорит, что через Марию Антуанетту Моцарт и Бен Франклин обменивались секретными посланиями. Может, в этих словах заключался какой-то шифр?

— Так. Получается, что «gateau» — шифр, а «brioche» — не шифр. Но вместе это одно и то же. Правильно? — спросил Дэн.

— Я не знаю, что это означает, но совершенно точно, что это части одного пазла.

— Смотрите, а это что такое? — спросил Дэн, заметив едва различимые буквы, написанные тем же карандашом на полях третьей страницы.

— Может, здесь у нее началась сильная икота: хик-хик…

— Подожди, Дэн, — перебила его Эми. — Смотрите, эти буквы стоят напротив еще какого-то имени — Фиделио Ракко.

— Так это же тот парень с афиши дяди Алистера! Помните? Моцарт играл у этого чувака дома!

Нелли стала дальше переводить текст:

— Здесь говорится, что Фиделио Ракко был богатым купцом и крупным предпринимателем. Моцарт заплатил ему огромную сумму за то, чтобы тот привез ему с Дальнего Востока какой-то супердорогой металл вроде стали. Наннерль обвиняет Ракко в излишней меркантильности, считая, что он до нитки обобрал ее брата, взяв с него слишком много денег и заставив его войти в долги. И как, вы думаете, она его называет?

— Извергом и кровопивцем?

— Нет. Она называет его кузеном!

— Как? Он тоже Кэхилл? — изумленно спросил Дэн.

Эми достала из рюкзака ноутбук:

— Что ж, давайте посмотрим, что мы сможем выгуглить по поводу нашего итальянского родственничка.

Из всех знаменитых Кэхиллов Фиделио Ракко единственный был богачом второго ряда. А может, и четвертого. Гугл что-то о нем слышал, но поставил его ниже автомастерской «Ракко» в Торонто и харчевни «Ракко» во Флоренции, однако чуть-чуть впереди ирландского мясного ресторана «Ракк О'Лэмб Хаус» в Ди Мойне, штат Айова. И хотя он и был крупной шишкой в восемнадцатом веке, но все же слава композитора, которого он довел до долговой ямы, «несколько» его пережила.