Однако в последнее время Верещагин очень похудел. А еще коротко постригся и сбрил бороду. Энгельс, когда впервые увидел его в новом имидже, еле узнал. Естественно, спросил, что с ним. Тот хмыкнул в ответ:

– В отпуск в Индию ездил. Был там три недели. Жарища страшная, вот и побрился. А похудел, потому что не мог есть их пищу.

– А где же загар?

– Ходил весь замотанный, чтоб не обгореть. Кстати, новый образ мне очень нравится. Мне кажется, я помолодел, не находите?

Нет, Энгельс не находил этого. По его мнению, Верещагин-богатырь смотрелся лучше и гармоничнее, что ли. Но не говорить же этого вслух. Интеллигентные люди так себя не ведут.

– Добрый день, – поздоровался Верещагин и протянул свою медвежью лапищу. Сам он похудел, причем еще сильнее, чем в момент возвращения из Индии, ссохся как-то, но рука его оставалась такой же огромной, как и раньше.

Славин пожал ее, поздоровался. Затем спросил:

– Как мама?

– Все еще спит, мы ей большую дозу вкололи. Пойдемте пока в мой кабинет, кофейку попьем.

И они направились к кабинету. Но не успели преодолеть один коридор, как к Верещагину подлетел санитар. Его звали Федором, Энгельс хорошо его знал, поскольку тот уже лет десять работал в больнице.

– Борис Борисыч, у Антоновой приступ!

– Федь, ты разве не знаешь, что надо делать, когда такое случается?

– Она не подпускает к себе никого. Забилась в угол, рычит, как собака, вас требует. Но хуже всего то, что она где-то большой гвоздь раздобыла. Может покалечить нас или себя.

– Энгельс, вы идите в кабинет, я скоро присоединюсь, – сказал Верещагин и последовал за Федором.

Славин хорошо знал дорогу. Но он не пошел в кабинет, а направился за врачом и санитаром. Он знал Антонову. Женщина была тихой, амебоподобной, ходила как тень, а чаще сидела, уставившись в одну точку. Она практически не разговаривала. И тем более не рычала. Приступы у нее случались тихие и, можно сказать, незаметные. Антонова просто начинала трястись и закатывала глаза. Матушка Энгельса считала, что в ней сидит самый сильный и древний демон. Он мудр и осторожен, поэтому не привлекает к себе внимания.

Когда Славин вошел в помещение, называемое по старинке рекреацией, он увидел следующую картину: Антонова, как сказал санитар, стояла в углу, размахивая гвоздем. Он был ржавый, кривой и устрашающе большой. Где она могла его раздобыть, оставалось только гадать. Скорее всего, нашла во время прогулки по больничному парку.

– Елена, давай-ка успокоимся, – обратился к ней Верещагин. – И уберем эту гадость! – Он указал на гвоздь. – Поговорить мы можем и без нее, правильно? Я очень хочу тебя выслушать…

– Нет, вы меня не слушаете! Никто! Я много раз говорила, что во мне живет что-то страшное… А вы!..

Энгельс решил, что Антонова поверила его матушке про демона внутри ее, но оказалось, речь идет совсем о другом:

– Вот тут болит! – Елена хлопнула себя по боку. – Невыносимо болит… Там гадость какая-то растет. Я знаю. Я прямо вижу ее…

– Мы делали рентген. Нет у тебя никакой опухоли.

– Есть! Я знаю… Просто вы не увидели. Сделайте мне операцию, удалите ее.

– Хорошо, мы обследуем тебя еще раз. Вызовем сюда лучших специалистов. Все сделаем, как ты скажешь.

– Вы мне заговариваете зубы! Думаете, я дура? А вот и нет… Я вас насквозь вижу. А вы не видите ничего. Как и ваш рентген. У меня опухоль, такая же, как у вас… И я вам сейчас покажу ее!

С этими словами она направила гвоздь в бок и собралась вспороть его, но санитары быстро среагировали. Они с двух сторон бросились на женщину и скрутили ее. Вот только без ран не обошлось. Умалишенная успела ткнуть Федора гвоздем раньше, чем тот выбил его из ее руки.

Когда притихшую после укола Антонову унесли в палату, Энгельс подошел к Верещагину и спросил:

– У нее и вправду ничего нет?

Борис Борисович вздрогнул и обернулся. Не ожидал увидеть здесь Славина. Казалось, он вообще о нем забыл.

– Вам не стоило сюда приходить, – сказал он. – Посторонним в отделение нельзя.

– Я понимаю. Простите.

– Если бы главврач вас увидел, мне бы влетело. – Борис взял Энгельса под локоть. – Пойдемте в мой кабинет.

– Что с Еленой? Вы так и не ответили.

– Опухоли у нее нет, это точно.

– Может, аппендицит?

– Вырезан.

Он ввел Славина в кабинет и усадил в кресло. А сам занялся кофе: поставил воду, насыпал в чашки по ложке растворимого кофе, положил в каждую по три кусочка сахара. Они оба любили сладкий черный кофе. Но на этот раз Борис Борисович решил туда еще и коньяку добавить. Энгельс не возражал. Недавняя сцена до сих пор стояла перед глазами, и ему было не по себе.

– Борис, все-таки что с Еленой? Ведь она никогда так себя не вела. Значит, действительно у нее что-то болит.

– Может, и болит. А может, и нет. Не забывайте, мы имеем дело с неадекватными людьми. Больными. Была у меня одна пациентка. Считала себя беременной. Ее рвало по утрам, тянуло на соленое, ей казалось, что грудь распухла, живот растет. Потом она ощущала толчки ребенка в животе. Спустя девять месяцев «родила». Сейчас «нянчится».

– То есть?

– Качает, кормит грудью воображаемого младенца. Она теперь в другой больнице, но я в курсе.

– Почему с ней такое случилось?

– Потеряла двоих детей, одного за другим. Причем второго рожала как раз для того, чтобы не остаться одной, если вдруг что-то случится с другим. А тут оба! Шли из школы, одному девять, второму двенадцать. Их сбил пьяный водитель. Мне трудно представить, какое горе пережила эта женщина, я бездетен, но она все же нашла в себе силы жить дальше. Только стала одержима идеей родить еще одного ребенка. Не получалось. Муж предложил взять малыша из детдома. Но она хотела своего… – И с грустью закончил. – Так умом и тронулась.

Чайник вскипел, выключился. Верещагин разлил кипяток по чашкам.

– Борис, а можно еще один вопрос?

– Валяйте.

– Антонова бросила фразу: «У меня опухоль, такая же, как у вас!» Помните?

– Она так сказала? Вы уверены?

– Я прекрасно расслышал ее слова. – Энгельс внимательно посмотрел на Верещагина. – Почему она решила, что у вас опухоль?

– Не знаю почему, – пожал тот плечами и переставил чашки на стол.

– Но у вас ведь ее нет?

Борис Борисович ответил не сразу. Энгельс понял, он раздумывает, что лучше – наврать или сказать правду. В итоге ответил:

– У меня опухоль. Злокачественная. В конце этого месяца я ухожу на пенсию по инвалидности.

– Выходит, ваш имидж… Это из-за рака и химиотерапии?