«князь же великыи Дмитреи Иванович тоя же зимы съ своею братьею со князем Иваномъ Ивановичемъ и со княземъ Володимеромъ Андреевичемъ, събравъ воя многы по своеи отчине, и поидоша къ городу к Переславлю на князя Дмитрея Костянтиновича Суздальского».[287] Сопоставив эти два известия, понимаем, что припасы в Троицкую обитель были доставлены от лица трех юных московских княжичей.

Завершает текст Епифания Премудрого небольшая главка «О худости портъ Сергиевыхъ и о некоемъ поселянине», откуда узнаем, что Сергий, хотя и стал игуменом, не изменил своих привычек. В подтверждение его смирения и трудолюбия Епифаний рассказывает о некоем земледельце, который, «живый на селе своем, орый плугом своим и от своего труда питаася», пришел в Троицкую обитель посмотреть на знаменитого игумена, молва о котором шла по всем окрестным землям. В это время Сергий был занят: «на лыскаре тружающуся», – уточняет Епифаний, – то есть работал лопатой на огороде. Поскольку грядки располагались за монастырской оградой, братья посоветовали земледельцу подождать, пока Сергий закончит работу. Но нетерпеливый крестьянин не захотел ждать и решил посмотреть на преподобного сквозь щелку в ограде: «он же от многа желания не дождавъ, но приникъ скважнею». Он увидел игумена, но в каком виде – «в худостне портище, зело раз-дране и многошвене, и в поте лица тружающася». Крестьянин принял все это за насмешку: «Аз пророка видети приидох, вы же ми сироту указасте». Монахи уверяли, что земледелец видел Сергия, но тот упорно не верил им. Как раз в это время в монастырь приехал некий князь «съ многою гръдостию и славою», в окружении многочисленной свиты: «и плъку велику были округъ его, боляром же и слугам, и отрокомь его». Шедшие перед князем слуги по тогдашнему обычаю освобождали дорогу своему господину и поселянина «далече отринуша», откуда тот мог наблюдать занимательную картину: князь, увидев «сироту», еще издали поклонился ему до земли, а после взаимных приветствий они начали беседу.

«Седоста два токмо (то есть князь и Сергий. – Авт.), а всем предстоящим», – рассказывает агиограф. Только тогда земледелец убедился, что и в самом деле видел игумена, а после отъезда князя стал кланяться Сергию, умоляя простить и благословить.[288]

Этот рассказ Епифания Премудрого лишен каких-либо хронологических примет. Тем не менее ряд биографов Сергия пытался выяснить время этого эпизода. Так, В. А. Кучкин определяет не только имя князя (по его мнению, под ним «должен подразумеваться удельный князь Владимир Андреевич»), но и дату данных событий («не ранее 1372 г.»). Основанием для этих заключений стало предположение историка, что «приезд князя в монастырь был возможен, как правило, в том случае, когда князь был владельцем удела, где располагалась обитель. Поэтому появление в Троице князя с многочисленной свитой следует расценивать как признак перехода Радонежа к другому владельцу». И далее, ссылаясь на факт раздела после смерти княгини Ульяны ее бывших владений между великим князем Дмитрием и его двоюродным братом Владимиром, исследователь предполагает, что именно в результате этого события, произошедшего в 1373 г., Радонеж, а вместе с ним и Троицкий монастырь, перешел под власть князя Владимира.[289] Однако еще в первой главе книги было показано, что раздел владений Ульяны не имеет к Радонежу никакого отношения, ибо эта волость принадлежала уже отцу Владимира, а следовательно, вся аргументация историка по поводу датировки этого эпизода не может быть принята.

Епифаний Премудрый обрывает свое повествование буквально на полуслове – из текста «Жития» нельзя выяснить ни имени князя, ни цели его визита. Писавший после Епифания Пахомий Логофет также не указывает имени князя.[290] Это выглядит довольно странно, поскольку во всех других случаях Пахомий, говоря о визитах князей в Троицкий монастырь, оговаривает их имена («приде же некогда князь Владимиръ», «приде князь великии в монастырь къ преподобному Сергиу»), а также цели визитов («и молит святого, да идет с ним въ отечьство его, въ град Серпохов, благословить место, иде же хощет устроити монастырь», «прииде… къ Сергию, благодать въздавая ему о добром съвещании»).[291] Приведенные примеры свидетельствуют о том, что имена великого князя Дмитрия Донского и его двоюродного брата Владимира Андреевича Серпуховского были хорошо известны агиографу, а следовательно, речь должна идти о ком-то из других русских князей.

И все же у нас имеется возможность установить дату этого эпизода и имя князя, приехавшего в Троицу. Им был ростовский князь Константин Васильевич. Он являлся сыном ростовского князя Василия Константиновича, жившего в первой четверти XIV в. Помимо Константина у Василия был еще один сын – Федор. По свидетельству родословцев, после смерти отца между братьями произошел раздел города: Федору досталась Сретенская половина, а Константину – Борисоглебская.

Несмотря на свой формально независимый статус, ростовские князья XIV в. фактически находились на положении вассалов более сильных сородичей. Что касается Константина, то он, по сути дела, являлся «слугой» московских великих князей, чему способствовала его женитьба в 1328 г. на дочери Ивана Калиты. Ситуация резко изменилась в 1360 г., когда малолетний московский князь Дмитрий не получил ханского ярлыка на великое княжение Владимирское. Новым великим князем стал Дмитрий Константинович Суздальский. 22 июня 1360 г. он торжественно был посажен на владимирский стол.[292] Эти перемены самым непосредственным образом отразились и на Ростове. Почувствовав перемену политической конъюнктуры, Константин Васильевич резко меняет свою ориентацию и переходит всецело на сторону суздальского князя. Судя по всему, решающими здесь были корыстные интересы: новый великий князь содействовал тому, чтобы в руках у Константина Васильевича оказался весь Ростов. Рогожский летописец поместил об этом лишь краткое известие («князя Костянтина весь Ростов»),[293] и мы не знаем подробностей этого дела – было ли это осуществлено военным захватом или же по ханскому ярлыку. Как бы то ни было, но этим шагом князь Константин вступил в конфронтацию с другим совладельцем Ростова – своим племянником Андреем Федоровичем.

Дмитрий Константинович Суздальский занимал великокняжеский стол во Владимире в течение двух лет, и все это время его активно поддерживал князь Константин Ростовский. Но в 1362 г. Дмитрий Московский (точнее, его окружение, поскольку самому Дмитрию было тогда всего 12 лет) добился у очередного ордынского хана ярлыка на Владимирское великое княжение. Суздальский князь попытался удержать Владимир за собой силой, но был выбит оттуда московской ратью. Весной или летом 1363 г. Дмитрий Константинович с помощью татар вновь сел во Владимире, но продержался там лишь несколько дней. Москвичи «прогна его пакы съ великаго княжениа» и осадили в отчинном Суздале. Дмитрий Константинович был вынужден просить мира.[294] Когда Москва окончательно взяла верх над суздальским князем, настала очередь и