– Образ жизни бизнесмена, – по-школьному ответила Маргарита.

– Почти, – подтвердил отец. – В той, видимой части. Которая на публику. Шьюсь во всяких тусовках, членствую в клубах, разнообразные завтраки, обеды, ужины… А в связи с этим я нуждаюсь… как ты думаешь, в чем?

– Да, в чем? – переспросила Маргарита.

– В эскорте.

– В эскорте? – Маргарита не поняла.

– В сопровождении, дорогуша. – Отец протянул руку и похлопал по руке Маргариты на столе. – Куда-то я могу притащиться один, а куда-то ни в коем разе. И мой эскорт должен подчеркивать мою крутость. Сечешь?

Маргарита кивнула. Она просекла.

– Ты предлагаешь быть твоим эскортом мне?

Отец, не отнимая от ее руки своей, тоже согласно кивнул.

– Умна не по годам, говорю же. Я, видишь ли, нуждаюсь в том, чтобы это был совершенно надежный человек. Чтобы я знал: не подведет и не продаст ни в коем случае. Не будет трепать языком. Я пару раз сильно подзалетел. Очень сильно. Больше не хотел бы. Полагаю, с родной дочерью таких проблем не возникнет?

В чем-чем, а в этом Маргарита могла заверить его, не задумавшись.

– А в каком качестве по отношению к тебе я должна выступать? – спросила она затем. – Дочери? Любовницы?

– Пассии, – убирая свою руку, сказал отец. – Дочери – это, конечно же, хорошо бы. Но дочь с собой всюду не потаскаешь. Так что пассии, дорогуша моя, пассии.

– Ну, ты придумал! – выдохнула Маргарита. – Да я же себя… кем? Я какой-то продажной сукой себя чувствовать буду!

– Ну, ну, ну! – увещевающе помахал рукой отец. Отпил из чашки, поднялся и прошелся перед столом. – Ты что, тонкая натура, что ли? Еще не хватало. Грубей! И побыстрее. А то обдерешься вся, до живого мяса, всю жизнь себе в ад превратишь. Живи веселее, вольнее. Не думай о завтрашнем дне. Лови кайф. Всерьез роли своей не воспринимай – и никаких проблем. С новыми людьми будешь знакомиться, отношения завяжешь. Может быть, с кем роман закрутишь. Пожалуйста. Ничего не имею против. Придумаем что-нибудь, чтоб и волки сыты, и овцы целы. Найдем способ, как выкрутиться. Главное, не продавать. Быть Партнершей с большой буквы, Чтоб я всегда на тебя опереться мог.

– И ты мне собираешься за это платить? – поинтересовалась Маргарита.

– Триста долларов, как и другим, – живо отозвался отец. – Извини, больше не могу. Устроит?

– А стаж, трудовая книжка, с этим как?

Отец развел руками:

– О чем ты?! И стаж будет идти, и в ведомости на получение зарплаты будешь расписываться. У меня фирма официально зарегистрирована, бухгалтер приходит, отчеты шьет, офис даже содержать приходится. В двух шагах от Красной площади, между прочим. Неплохо, а?

Маргарита согласно прикрыла веки:

– Неплохо. Даже замечательно. – И вслед отцу развела руками: – Но только пардон, уволь: не буду я изображать твою пассию. Ни за триста, ни за тысячу. Это не для меня.

– Подожди, дорогуша моя, подожди, – склонился к ней, положил теперь руки ей на плечи отец. – Да ведь тут никакой работы, одно удовольствие: шляйся по разным местам и все. Да у меня все девки, кто был, со счастьем!

– Вот и бери снова девку, – отрезала Маргарита. – А я люблю дело делать. Дело, а не изображать. И все, не уговаривай больше. Не уговорюсь.

15

Через полторы недели Маргарита сидела с отцом в ресторане «Прага» в отдельном кабинете со столом на шесть персон – одна женщина среди пятерых мужчин – и, принимая ухаживания соседа, волоокого красавца грузина чуть постарше себя, расплавляла, следуя указанию отца, сердце своего визави: неулыбчивого грузина лет пятидесяти, седоголового, седоусого, с просторным животом под рядами золотых пуговиц двубортного клубного пиджака – главного в этой кавказской компании, которую отцу предстояло раскатать на бабки. Работенка, почувствовала она уже через десять минут, была еще та. Маргарита напирала на литературу и кинематограф, поминала имена Иоселиани, Эмиреджиби, вспомнила даже «Витязя в тигровой шкуре» Руставели, но понять, знает ли седоголовый хотя бы Руставели, было невозможно. Она окатывала его волнами внимания, особой заинтересованности в нем, особого уважения, он только смотрел на нее беспощадно ледяным, пустым взглядом, непонятно пошевеливал усами и, когда уж совсем невозможно было не ответить, поднимал толстый, тривиально похожий на сардельку указательный палец и, то ли восхищаясь, то ли грозя – убейся, не разберешь, – произносил: «О, Рита! Даешь, Рита! Рита, не надо!»

Маргарита ответила согласием на предложение отца после того, как неделю, почти не кладя трубки, проговорила по телефону. Она обзвонила всех с факультета, кого могла. Даже кого и не могла. Учившихся с нею вместе, курсом старше, курсом младше. С кем была близка и с кем еле знакома. Чьи телефоны теснились в студенческой записной книжке и чьих никогда не было – получая их иногда по цепочке в несколько человек. Никто ничего предложить ей не мог. Некоторые сами были устроены весьма неплохо, но или не хотели взваливать на себя чужие заботы, или же в самом деле не имели возможности помочь. Мать за эту неделю, что просидела на телефоне, заводила разговор об отце раз сто: «Триста долларов тебе в месяц и стаж будет идти, он тебя что, землю пахать зовет?» Пришлось орать на нее и посылать от себя подальше, – а по-другому ничего не понимала.

Седоголового звали Агабом Нугзаровичем. Маргарита развлекала себя тем, что постоянно, без особой нужды, по всякому поводу произносила его экзотическое имя. «А вот еще, Агаб Нугзарович, вам будет интересно узнать…» – говорила она. «А вот такого, Агаб Нугзарович, бьюсь об заклад, вы в жизни не слышали…» – вворачивала она через минуту его имя вновь. Ее волоокий сосед-красавец подкладывал ей на тарелку ломтики севрюги, и она тотчас вскидывалась: «Ой, а Агаб Нугзарович севрюги себе не брал! Агаб Нугзарович, миленький мой, возьмите себе севрюжки! Агаб Нугзарович, вы же совсем голодный сидите!»

У седоголового развязался язык только в конце застолья. Но зато для того, чтобы усладить уши отца решением о сотрудничестве.

– Вас рекомендовали мои друзья, я им полностью доверяю, – сказал седоголовый отцу, прикладываясь к чашечке кофе. – Завтра Реваз, – указал он на соседа Маргариты, – к вам подъедет, все подвезет. И – как мы договаривались.

– Как договаривались, – подтвердил отец.

Маргарита посмотрела на него – он так и купался в довольстве, как сельдь в рассоле.

Впрочем, она сама тоже испытывала похожее чувство: надо полагать, в том, что ужин завершился столь удачно, была и ее заслуга. Даже наверняка была.

Отец, когда возвращались из ресторана, крутя баранку тяжелого, похожего на броневик темно-синего джипа «Тойота», похвалил ее:

– Молодец, отлично работала! Им с деньгами расстаться – все равно, что душу вынуть. Их не ублажишь, не рассиропишь – ни за что деньги из кармана не вынут. Камни, не люди. Все, все без исключения, кто б ни были: грузины, русские, евреи, татары… Все одинаковы. Жлобье! Жлобье необыкновенное. За счет того и живу.