Историчка зовет, — вмешался Шаман, порезанный палец которого теперь был заклеен аккуратным лейкопластырем — добытым, видимо, в конце концов из аптечки Степаныча. — Пошли на экскурсию.

Выездной урок истории оказался занудным даже по стандартам Ольги Васильевны. Училка бубнила себе под нос заученный текст об истории родного края; Пух, поначалу старавшийся прислушиваться, понял, что она пересказывает содержание двух-трех последних уроков. Иногда Васильевна о чем-то задумывалась, теряла нить повествования и махала рукой в сторону ничем не выдающегося камня:

— Можно ли вообразить, что сотни, тысячи лет назад наши с вами далекие предки ходили по этой земле?

— Э, жирный, — шепнула Аллочка на ухо Аркаше.

Он замер, пытаясь запомнить ощущение ее дыхания на своем ухе, слишком потрясенный, чтобы обидеться на «жирного».

— Эм? — издал Пух вопросительный звук, глядя перед собой широко открытыми глазами.

— Твои-то предки сто пудов по Израилю ходили!

Аллочкина свита (и Питон, каким-то образом материализовавшийся неподалеку) зашлись в смеховой истерике. Они складывались пополам и зажимали рты, стараясь не привлечь внимания исторички.

Пух отскочил в сторону. Его щёки пылали.

— …Сарматы покинули Приазовье в пятом веке до нашей эры, — на этих словах Ольга Васильевна остановилась, увидев яростно вскинутую руку Пуха.

— Почему они это сделали?! — закричал Аркаша, не дожидаясь разрешения задать вопрос. — Почему все покидают Танаис?!

Историчка, чья голова раскалывалась от жары, не стала заново объяснять специфические особенности истории как науки.

— Немедленно покинь музей, Худородов! — рявкнула она. — Обожди окончания экскурсии у входа!

Пух дернул плечом и пошел к выходу.

— Можно я тоже пойду, Ольга Васильевна? — вдруг проскулил Крюгер.

— С чего бы это, Сухомлин? Урок еще не окончен!

Она хотела автоматически сказать про звонок, звенящий для учителя, но вовремя вспомнила, где находится.

— Так я это, ну, Ольга Васильевна, в туалет хочу, — он театрально скривился и согнул колени, всем своим видом демонстрируя невозможность терпеть больше ни минуты. — Какать! Я утром, кажется, прокисшего молока выпил…

Класс прыснул (как и было задумано Крюгером). Историчка сдалась.

— Так, всё! Если кому-то надо выйти, идите сейчас! Перемена пять минут! Катер в Ростов отходит через три часа, а у нас с вами еще конь не валялся.

Все загалдели, стайка девочек помчалась в сторону зеленого домика, где находился туалет для посетителей музея, а Крюгер рысью направился вслед за Пухом.

Новенький, залипший в духоте этого странного музея, встряхнулся и пошел за друзьями. Окрестные камни, веками не покидавшие своих мест, словно бы подпрыгивали и менялись местами на периферии его зрения. Степа моргнул и потряс головой. Да что, правда, за пекло такое!

Питон шел в нескольких метрах позади.

26

— Это что, Шаман там? Я и не заметил, когда он сдриснул!

Крюгер сквозь очки прищурился в сторону скамейки под старой березой, росшей у входа в неказистый музей. Там действительно сидел Саша — опущенные плечи, поникшая голова, пропитавшийся кровью и съехавший на сторону лейкопластырь на пальце. Витя рванул в его сторону.

— Бра… В смысле, чувак, ты чего тут? Тоже, по ходу, с экскурсии выгнали?

— Дрянь какая-то, а не экскурсия, — фыркнул всё еще залитый злым румянцем Пух. — Надо было тебя слушать. Лучше бы по домам сидели, чем говно тут топтать!

Аркашин голос дрожал. Шаман поднял голову и посмотрел на друзей опухшими красными глазами.

— Пацаны, я что-то не в умате себя чувствую. От жары, может, развезло. Или столбняк от пореза…

Пух похолодел: с Шаманом что-то было явно не так; он не придуривался, да и неизвестно, умел ли это делать в принципе. Но в том, что это не столбняк, Аркаша был уверен. Он аккуратно опустился на скамейку рядом с другом и посмотрел на его палец.

— Саш, инкубационный период столбняка минимум восемь дней, так что дело не в порезе. Я точно знаю, потому что…

Шаман не дал ему договорить, откинулся на спинку и шумно выпустил воздух сквозь стиснутые зубы.

— Когда назад? — поморщился Саша.

— Автобусы в Азов отходят отсюда через два с половиной часа. И еще, считай, час, пока до Ростова доберемся, — сказал Новенький.

Притяжение музея перестало на него действовать — теперь Степу захлестнуло острое и беспричинное беспокойство за Бабу Галю. Он был уверен, что с ней вот-вот случится что-то очень плохое. Если уже не случилось.

— Не, нахуй, — решил Шаман. — Завернусь тут до тех пор. Стопэ, тут рядом живет тип один, моего брательника близкий. Амел погоняло. Он нас до города докинет.

— Ой, — ответил Пух. — Я даже не знаю…

— Потому что ты лох, — встрял Крюгер.

Его нога болела и, по ощущениям, сильно кровоточила, но перспективы а) поскорее сбежать из этого адского места, и б) прокатиться в машине таинственного Амела, — очень радовали Крюгера. Особенно пункт «б»! Сто пудов этот Амел был бандит и отморозок — с кем еще, спрашивается, будет дружить Шаман Большой?! Крюгер предчувствовал приключение, о котором он будет рассказывать годами. Он представил лица слушателей (и особенно слушательниц), когда лениво начнет свою сагу: «Так вот, в тот раз, когда мы с Амелом перли из Азова в город…»

— Может, не надо? — упорствовал Пух. — У Ольги Васильевны придется отпрашиваться, а она точно не разрешит, да еще и скорую вызовет…

— Как поймем, что едем, так и отпросимся, — сказал Новенький. Тревога за бабушку вытеснила из его головы все остальные мысли.

— А с чего он нас вообще куда-то повезет? — Аркаше очень не нравилась перспектива неприятного разговора исторички с его родителями.

— Потому что он помнит, чей я брат. — Никакой бравады в этой реплике не было; голос Шамана звучал устало и почему-то печально.

— Всё, пошли, — вскинулся Новенький. — Мне тоже домой надо.

— Что-то случилось, Степа? — обеспокоенно спросил Пух.

— Нет. Не знаю. Отстань. Где он живет, Амел этот?

— Помню, но не помню, один раз брату на хвост падал, когда он сюда ездил. Там вроде, на Недвиговке. Я узнаю, если увижу. Двинули, короче.

Пуху всё происходящее по-прежнему очень не нравилось, но желание поскорее покинуть краеведческий музей пересилило осторожность. Он сам не понимал, что именно его так раздавило: жара, Аллочкина выходка, порезанная ладонь с перспективой столбняка через восемь дней, — или всё это сразу. Возможно, дело было в декалитрах крови, пролитых на этом месте сотнями поколений его, да-да, именно его предков. Он снова нервно царапнул рану — и снова взвизгнул от боли и неожиданности.

— А он точно дома? — спросил Новенький Шамана.

— Да где ему быть? Только встал, по-любому. Бригада по ночам