Немало священников ушли с оккупантами. Оставшиеся, независимо от своего поведения в оккупации, оказывались в «зоне риска». В 1944–1945 годах были арестованы и осуждены сотни служителей церкви.

Остановлюсь на весьма показательной судьбе трех архиереев. Архиепископу Черниговскому Симону (Ивановскому) в сентябре 1943 года удалось избежать принудительной эвакуации немцами. В ноябре он был вызван в Москву, включен в состав Священного Синода РПЦ. Вернулся в Чернигов 21 января 1944 года, однако 29 января был арестован сотрудниками НКВД и этапирован в Киев. Ему припомнили участие в Белом движении (Симон был военным священником в армии генерала П. Н. Врангеля); также его обвинили в произнесении проповедей антисоветского содержания во время немецкой оккупации. 25 октября 1944 года архиепископ Симон был приговорен ВТ войск НКВД Киевского военного округа к десяти годам лагерей.

Епископ Таганрогский Иосиф (Чернов) эвакуировался с отступавшими немцами в Умань. В ноябре 1943‐го был арестован гестапо за то, что не хотел разорвать каноническую связь с Московской патриархией. Его продержали в тюрьме до начала января 1944 года. После освобождения Умани епископа Иосифа воспринимали едва ли не как героя сопротивления. В составе группы местных интеллигентов он был приглашен на обед к председателю Уманского горсовета в честь знаменитого британского журналиста Александра Верта, которого сопровождал Борис Полевой. Автору «Повести о настоящем человеке» епископ напомнил «подгулявшего запорожца с репинской картины». «Своим благородным баритоном» архиерей провозгласил тост «за нашу защитницу и спасительницу Красную армию, очищающую от басурман святые православные земли». Патриарх Сергий вызвал Чернова в Москву. Он выехал в столицу уже после смерти патриарха, но был арестован в Киеве 4 июня 1944 года. Чернова этапировали в Ростов-на-Дону. Девятнадцатого февраля 1946 года ВТ войск НКВД Северо-Кавказского военного округа приговорил его к десяти годам лагерей. Епископа обвинили в том, что он организовал тайный монастырь «иоаннитов» (последователей секты почитателей Иоанна Кронштадтского) в Азове в 1940 году, а также в высказываниях «в духе неизбежности изменения в СССР политического строя».

Епископ Белгородский и Гайворонский Панкратий (Гладков) в декабре 1943 года по вызову патриарха, как будто планировавшего назначить его викарием Московской епархии, ездил в Москву. В январе 1944 года он был арестован в Нежине и этапирован в Киев. Четвертого октября 1944 года ВТ войск НКВД Киевского военного округа приговорил Гладкова к пятнадцати годам лагерей. Суд проходил в закрытом режиме, без участия обвинения, защиты и вызова свидетелей. Приговор был предрешен и согласован с Особым совещанием в Москве. Дальнейшая судьба епископа Панкратия неизвестна. После 15 допросов, «часть из которых были ночными, а другие продолжались, с некоторыми перерывами, более суток», Гладков признался в сотрудничестве с СД и гестапо. Заседание ВТ по его делу, назначенное на 21 июля 1944 года, не состоялось ввиду отсутствия подсудимого, который почему-то в тюрьме «уже не содержался». Без особого риска ошибиться можно предположить, что епископ Панкратий был не в том состоянии, чтобы его можно было «предъявить». Вполне вероятно, что епископ не был отправлен в лагерь и умер в тюремной больнице.

Аресты архиепископа Симона (Ивановского) и епископа Панкратия (Гладкова) вскоре после поездок в Москву и встреч с патриархом, и по дороге в столицу епископа Иосифа (Чернова), которого патриарх планировал определить на какую-то кафедру (против чего возражал Карпов), трудно счесть совпадением. Похоже, таким способом полковник Карпов проводил свою «кадровую политику».

В 1945 году численность арестованных, проходивших по статистике НКВД как «религиозный антисоветский элемент», достигла 1961 человека, из них 921 были «служителями культа». Более всего было арестовано «сектантов» (989), за ними шли православное (690) и католическое (201) духовенство, мусульманское духовенство и «муссекты» (74), буддийское духовенство (7). Не прекратились репрессии против верующих и по окончании войны, а соответствующая графа сохранялась в отчетности НКВД (какие бы названия ни носила эта организация) по меньшей мере до 1953 года.

Настоящая глава, разумеется, не исчерпывает тему репрессий против верующих, ни тем более тему репрессий в годы Великой Отечественной войны в целом. Полагаю, что дальнейшее изучение архивов судов разного уровня, прокуратуры, союзного и республиканских Наркоматов юстиции позволит лучше понять характер и масштабы репрессий, а также выяснить судьбы многих жертв, в том числе тех, кто был репрессирован «за веру».

Обращение вождя к «братьям и сестрам» вовсе не означало реального изменения отношения власти к населению: социум по-прежнему управлялся в значительной степени через насилие, а «братьев и сестер», в особенности «приписанных» к определенным категориям населения, сотнями расстреливали в первые месяцы войны. Война стала стимулом проведения террористической кампании, она же стала ее ограничителем: невозможно было одновременно воевать с внешним противником и вести «внутреннюю войну». Во всяком случае, в прежних масштабах. Масштабы репрессий против верующих, так же как степень их жестокости, в ходе войны существенно снизились, но никогда не прекращались.

С интервалом в два года человечество, во всяком случае европейцы и североамериканцы, отмечают юбилеи двух великих войн: 100-летие окончания Первой мировой и 75-летие окончания Второй. В России не принято сопоставлять эти две войны: одна закончилась бесславно, а ее побочным продуктом стала русская революция, приведшая к крушению империи и установлению большевистского режима, другая завершилась победой и привела к превращению Советского Союза в сверхдержаву. Между тем кое-какие проблемы, решавшиеся в ходе войн Россией императорской и Россией советской (как бы она официально ни называлась), были схожи, и анализ того, каким образом они решались, позволяет в какой-то мере понять, почему в одном случае дело закончилось катастрофой, а в другом — триумфом. Правда, оплаченным чрезвычайно высокой ценой.

Остановлюсь на одном весьма показательном аспекте — заграничном снабжении армии и промышленности, прежде всего военной.

Вскоре после начала мировой войны (еще никто не знал, что она первая) выяснилось, что императорская Россия к войне не готова. Тем более она была не готова к войне столь затяжной. Страна была вынуждена прибегнуть к массированным закупкам за рубежом. Армия нуждалась в винтовках, патронах, снарядах; военная промышленность — в качественной стали, цветных металлах, химикатах, современных станках. Не хватало средств связи, транспортная система не выдерживала колоссально возросшего объема перевозок. К примеру, в конце 1916 года не хватало 5 тысяч паровозов и 30 тысяч вагонов.

Для получения валюты, а затем для обеспечения внешних займов и поддержания курса рубля (и фунта стерлингов, в котором кредитовалась Россия) пришлось прибегнуть к продаже золота, позднее — к депонированию его в Английском банке. Американский финансовый рынок после денонсирования Русско-американского торгового договора в 1911 году был для России практически закрыт вплоть до апреля 1917 года. В результате за годы войны внешний долг России вырос приблизительно на 8 млрд золотых рублей (4 млрд долларов), в то время как на момент начала войны он составлял около 5 млрд рублей.