еще с тысяча девятьсот четырнадцатого года, сэр… Ехали домой на побывку. Но приказа об отправке пополнения никто не отменял…

– Ну слава богу! – произнес Титженс.

– Вы благодарите Господа за то, что нам только во вред, сэр, – ответил своим просвещенным голосом стройный канадец, – до нынешнего утра наше пополнение планировало отправиться в Салоники. Но потом сержант, ответственный за распределение личного состава, показал мне ведомость, в которой название Салоники кто-то вычеркнул. Сержант-майор Коули предоставил неверные сведения. Теперь нас отправят на передовую. Если бы мы отбыли сегодня, это подарило бы нам целых два месяца жизни.

Канадец, похоже, еще какое-то время что-то говорил своим неторопливым голосом. Титженс между тем почувствовал, как в его конечностях, почти ничем не прикрытых, заиграл солнечный свет, а в жилах приливом забурлила юность, будто ему довелось выпить шампанского.

– Ваши сержанты обладают целым ворохом совершенно ненужной им информации, – сказал он. – А тому, который причастен к распределению пополнения, не следовало показывать вам ведомость. Хотя вашей вины в этом, конечно же, нет. В то же время вы человек умный и сами прекрасно видите, насколько полезны могут быть те или иные новости для тех, кому, в ваших же собственных интересах, лучше о них ничего не знать…

«Веха в истории… – подумал он. – Какого черта в моей голове в такой момент всплыла именно эта фраза?!»

Они шагали в тумане по широкой дороге меж двумя живыми изгородями, над одной из которых торчали вразнобой головы и винтовочные стволы.

– Постройте их по стойке «смирно». Вне зависимости от обмундирования, мы разместим их на ночлег. Перекличка завтра в девять утра.

Ему в голову пришла мысль: «Если все это свидетельствует о едином командовании… А оно, судя по всему, так и есть… То это не что иное, как поворотный пункт… А чего это я так развеселился, черт бы меня побрал? Что со мной?»

Титженс встал перед строем и зычно закричал:

– Теперь выходим из строя и расходимся по палаткам. В каждой из них нам придется разместить на шесть человек больше по сравнению с расчетной вместительностью. По программе строевой подготовки ничего такого не проходят, поэтому посмотрим, как вы с этим справитесь. Вы ребята неглупые и как-нибудь сообразите. Чем раньше ляжете спать, тем быстрее согреетесь. Я бы и сам не прочь. Тех, кто уже спит в палатках, не беспокоить. Им, бедолагам, завтра в пять утра в наряд. Вам после этого разрешается еще понежиться в постели три часа… Отряд! В колонну по четыре стройся!.. Нале-во!..

Когда вдали заорали на разные лады голоса командовавших ротами сержантов, отдавая приказ выступать маршем, Титженс подумал: «Я невероятно рад… Прямо порыв энтузиазма… Как замечательно эти ребята идут!.. Пушечное мясо… Пушечное мясо… Вот о чем говорит каждый их шаг…» От объятий холода, вгрызавшегося под болтавшейся на нем шинелью в руки и ноги, прикрытые одной лишь пижамой, он дрожал всем телом. Не в состоянии бросить солдат, он припустил галопом, на пару с сержант-майором, и встал во главе колонны как раз вовремя для того, чтобы направить две первые роты к ряду маячивших в ночи призраками палаток, молчаливых и суровых в блеклом лунном свете… В его глазах все это выглядело каким-то волшебным зрелищем.

– Следующую роту ведите к ряду Б и далее по порядку! – приказал он сержант-майору, а сам отошел в сторону от колонны, которая катилась вперед, как движущаяся стена.

Затем махнул стеком, отделив вторую шеренгу от третьей.

– Теперь одна четверка и два человека с другой поворачивают направо, а оставшиеся два вместе со следующей налево. Расходитесь по первым палаткам справа и слева… – И продолжил дальше: – Одна четверка и два человека с другой направо, эта четверка… Следующая четверка… Куда, черт бы вас побрал!.. Я сказал налево! Как вы можете утверждать, что принадлежите именно к этой четверке, если даже налево повернуть не можете… Запомните, вы теперь солдаты, а не новоявленные лесорубы, решившие поселиться на новом месте…

Перспектива мерзнуть вот так на земле вместе с этими удивительно замечательными людьми, вдыхая необычайно чистый воздух, приводила Титженса в совершеннейший восторг. Они поворачивали, отбивая ритм и печатая шаг с видом заправских гвардейцев.

– Черт меня подери! – воскликнул он голосом, в котором явственно пробивались слезы. – Это ведь благодаря мне они приобрели немного лишней находчивости. Черт меня подери! Это ведь я для них что-то да сделал.

Ну да, довел скот до состояния, когда его можно отправлять на бойню… Они ведь как телята, которых гонят из Камден-Тауна на Смитфилдский рынок… Семьдесят процентов из них обратно уже не вернутся… Но возноситься на небеса лучше не увечным калекой, а человеком, у которого сияет чистотой кожа и функционируют все конечности… В этом случае, по всей вероятности, канцелярия Всемогущего окажет тебе более достойный прием…

– Двое из предыдущей четверки и следующая четверка налево… – монотонно повторял он. – Да придержите свои чертовы языки, когда расходитесь по палаткам. А то я даже не слышу тех приказов, которые вам отдаю.

Так продолжалось долго. Потом их всех поглотил лагерь.

Титженс пошатывался, его колени окоченели от холода, который теперь, когда его больше не защищала от ветра человеческая стена, набросился на него с новой силой. Когда края плато расчистились от людей, он увидел дальше ряды других палаток, понял, что сумел развести своих солдат по квартирам на три четверти быстрее сержантов, которые занимались остальными ротами, и от этого испытал в душе удовлетворение. Что совершенно не помешало ему отругать сержантов на чем свет стоит: солдаты под их началом кучками толпились в начале проходов между пирамидами-призраками… Но вскоре рассосались и они, после чего Титженс с сожалением зашагал по ровной земле к деревенской улочке, образованной офицерскими хибарами. На одной из них росла дикая плетистая роза. Он сорвал с нее листок, прижал его к губам, поднял руку и пустил его лететь по ветру.

– Это мой подарок Валентайн… – задумчиво молвил он. – Зачем я это сделал?.. Или, может, не Валентайн, а Англии?.. – Потом немного подумал и добавил: – Черт возьми, разве это патриотизм?.. Хотя да, это и есть патриотизм.

Именно это, а не тот патриотизм в том виде, в каком его обычно представляют. В армии должно быть больше парадов!.. Но для ширококостного, одышливого, замерзшего йоркширца в лице Титженса, презиравшего в Англии всех, кто родился не в Йоркшире или к северу от него, стало подлинным потрясением воплотить это понятие в сорванном в два часа ночи листочке с розового куста и пустить над ним слезу, не отдавая себе отчета в совершаемых