Как ни странно, самой общительной в этой компании оказалась Холли, проходившая мимо меня, когда я стояла и прислушивалась в холле. Она остановилась, улыбнулась и предложила мне пластинку жевательной резинки, а потом пошла дальше.

Второй этаж дома начинался с длинной узкой лестничной площадки. Здесь, возле верхнего края лестницы, внутри выложенного из железных цепей кольца, окруженный зажженными свечами, стоял Киппс, похожий на тощего грифа-стервятника. За спиной Киппса виднелась открытая дверь, а за ней освещенная розоватым светом уличных фонарей спальня.

Я прислушалась… Откуда-то издалека долетел странный звук, который я до сих пор никак не могла опознать.

Клац-клац-клац… Потом звук угас.

Проходя по лестничной площадке, я зажгла фонарь и заглянула в ванную комнату. Раковина, ванна и унитаз внутри нее были покрыты густым слоем пыли. Кафельный пол тоже был пыльным, на нем можно было рассмотреть отпечатки ног проходивших по нему агентов, включая и нас самих. Чаша унитаза была пустой, сухой и покрытой кольцами известкового налета. Из ванной комнаты я перебралась в спальню на дальнем конце лестничной клетки, взглянула из ее окна на темнеющий внизу сад.

Откуда-то из глубины дома внезапно донесся тяжелый удар, словно кто-то подскочил на половицах или спрыгнул на них с высоты. Удар не повторился. В принципе, это мог быть кто-то из нашей команды. Но с той же степенью вероятности это мог быть и кто-то другой. На всякий случай я взглянула на часы, чтобы зафиксировать время. Ого, оказывается, еще и девяти нет!

Я закончила обход спален и вернулась на лестничную площадку. Киппс по-прежнему был на месте, держал руку на эфесе своей рапиры, и я вновь подумала о том, как ему, должно быть, тяжело сейчас чувствовать себя глухим, слепым и беспомощным. Ужасно, когда твой Дар покидает тебя.

– Пока что ничего, – сказала я Киппсу. – Все в порядке.

– Это хорошо, – кивнул он. – Так держать, Люси.

Я заглянула вниз, под лестницу. С улицы долетал холодный свет зажженного на крыльце фонаря, проникавший в холл сквозь стеклянные панели входной двери. В щель под закрытой дверью гостиной тоже пробивался свет – здесь он был теплым, золотистым от горящих внутри гостиной свечей. Еще мерцали зажженные на ступенях лестницы огарочки, но какой от них свет? Считай, почти никакого. Я спустилась до середины лестницы, остановилась, прислушалась, приложив пальцы к оклеенной обоями стене. Услышала, как тихо скрипнула подо мной деревянная ступенька, на которой я остановилась. Потом услышала, как кашлянул Киппс на лестничной площадке. Где-то на улице хлопнула дверь. Что-то тихонько насвистывал себе под нос Джордж на кухне.

Все вроде бы совершенно невинно, как школьный вечер для пятиклассников. Но почему же тогда вдруг зашевелились волоски у меня на руках?

Я встревожилась и решила провести перекличку.

– Киппс, ты где?

– Прямо над тобой, там, где ты меня оставила.

– Локвуд?

– На ступенях подвала. У тебя все в порядке, Люси?

– А Холли? Где Холли?

– Здесь она, рядом со мной.

Я посмотрела в сторону кухни, из которой продолжало доноситься тихое посвистывание.

– Джордж, скажи, ты где?

Внизу приоткрылась дверь гостиной, и в щель просунулась голова Джорджа.

– Я здесь, снимаю показания. А что?

Я не ответила, просто перегнулась через перила и вывернула голову, чтобы увидеть дверь кухни. По идее, я должна была видеть проникающий сквозь стеклянную панель двери свет зажженных на кухне свечей, однако панель целиком была черной. А насвистывание продолжалось – негромкое, меланхоличное. А затем донеслось ритмичное постукивание – на кухне кто-то был и что-то мелко рубил, ударяя ножом по разделочной доске.

9

Никто из остальных ничего этого не слышал, ни насвистывания, ни стука работающего ножа. Возможно, это слышал череп в рюкзаке, но он не подавал ни звука, очевидно, все еще дулся на меня. Сначала я пыталась шепотом задавать черепу вопросы, но вскоре мне это надоело, и я отступилась. Пусть молчит, рожа зеленая.

Вся наша команда собралась в холле, Локвуд с рапирой наготове подошел к кухонной двери, приложил к ней ухо. Стеклянная панель на двери оставалась угольно-черной, словно по ту сторону находилась какая-то преграда, не пропускавшая сквозь себя ни единого лучика света.

– Я продолжаю слышать это, – сказала я, и в эту самую секунду стук ненадолго прервался. Несколько раз он прерывался и до этого, так, словно нож наткнулся на что-то очень твердое, а затем возобновлялся. Вот и сейчас нож снова застучал.

Локвуд внимательно посмотрел на меня и сказал:

– Ну, что ж, посмотрим, кто там еще решил присоединиться к нашей дружной компании.

Он положил руку на дверную ручку, повернул ее и, толчком открыв дверь, впрыгнул в кухню. Звуки немедленно прекратились. Я заскочила в дверь следом за Локвудом, держа наготове сжатую в руке соляную бомбочку. Следом в тесную кухоньку протиснулись Джордж и Киппс. Все мы остановились, осматривая пустую кухню. На деревянные разделочные столики ложились острые темные тени растущих в саду кипарисов, мерцали, потрескивали зажженные, расставленные кольцом по накрытому потрескавшимся линолеумом полу свечи.

– Ничего, – выдохнул Киппс.

Я следом за ним тоже тяжело выдохнула и сказала:

– Все звуки оборвались, как только мы зашли сюда.

– Это он шутки шутит, – сказал Локвуд, трогая меня за руку. – Чего, собственно, и следовало ожидать.

– Ничего, – мрачно повторил Киппс и уставился на меня.

– Но я в самом деле слышала, – огрызнулась я. Нерастраченный заряд адреналина, с которым мы ворвались на кухню, сделал нас всех раздражительными. Джордж виртуозно ругался себе под нос, Холли дрожала.

– Никто и не говорит о том, что ты не слышала, Люси, – Локвуд был единственным среди нас, кто сохранял спокойствие. Он еще раз обвел взглядом пустую кухню, вернул на пояс свою рапиру, а затем взглянул на наручный термометр. – Температура в норме. Визуальные феномены отсутствуют.

– Ты забываешь про дверь, – напомнила я. – Когда мы подходили к ней, стекло было черным, это все видели.

– Верно, – он задумчиво опустил руку в боковой карман своего пальто, вынул оттуда бумажный пакет с шоколадками. – Каждому по две штучки, и доставайте термосы. Пора по чашечке чая выпить.

Мы стояли на кухне, пили чай, успокаивались. Находясь в зараженном призраками доме или другом каком-нибудь месте, никогда нельзя давать волю своим эмоциям, особенно отрицательным. Призраки питаются ими и становятся только сильнее.

– Итак, двадцать один ноль три, время, когда нами отмечен первый настоящий феномен в этом доме, – сказал Локвуд. – Похоже, Фиттис и Барнс были правы и эта тварь выражает себя главным образом через звуки. Люси, тебе придется принять главный удар на себя. Справишься?