Газеты обеих стран строили предположения о том, как поведёт себя южноафриканское правительство, если Д’Оливейра в составе национальной сборной приедет в Южную Африку.

— Если англичанам хватит глупости привезти его, — говорил Стоффель друзьям в банке, — игру придётся отменить.

Неужели они думают, что он будет играть против цветного?

Южноафриканцы лелеяли надежду, что мистер Д’Оливейра потерпит неудачу в финале международного турнирного матча на стадионе «Овал» и его не возьмут на предстоящие соревнования, следовательно, проблема отпадёт сама собой.

В первом иннингзе[11]Д’Оливейра им угодил, заработав всего одиннадцать очков и не сбив ни одной «калитки» австралийцев. Но во втором иннингзе он привёл свою команду к победе, не оставив противникам ни одного шанса и выбив сто пятьдесят восемь очков. Тем не менее, его не включили в состав команды, которой предстояло играть в Южной Африке. Но когда один из игроков выбыл из-за травмы, его поставили на замену.

Южноафриканское правительство немедленно прояснило свою позицию: их страна принимает только белых игроков. Несколько недель дипломаты вели оживлённые переговоры, но поскольку Марилебонский крикетный клуб[12]отказался исключить Д’Оливейру из команды, турнир пришлось отменить. Стоффеля потрясло это решение, и хотя он регулярно играл за Западную провинцию и обеспечивал банку кубок в межбанковских соревнованиях, он сомневался, что когда-либо станет победителем международных соревнований.

Но, несмотря на своё разочарование, Стоффель был убеждён, что правительство приняло верное решение. В конце концов, с какой стати англичане диктуют Южной Африке, кого ей у себя принимать?

С Ингой он познакомился, когда играл против Трансвааля. Она была не только самой красивой девушкой, которую он когда-либо встречал, но и полностью разделяла его твёрдую уверенность в превосходстве белой расы. Через год они поженились.

Когда страны, одна за другой, стали применять санкции против Южной Африки, Стоффель продолжал поддерживать правительство, утверждая, что разлагающиеся западные политики стали либеральными слабаками. Почему бы им не приехать и не увидеть самим, спрашивал он всех, кто посещал Кейптаун. Тогда бы они узнали, что он не бьёт своих слуг и что чёрные получают справедливую зарплату, рекомендованную правительством. А что ещё им нужно? На самом деле, он никогда не мог понять, почему правительство не повесит Манделу и его сподвижников-террористов за государственную измену.

Пиет и Марике согласно кивали, когда их отец высказывал эти мысли. Он снова и снова объяснял им, что к людям, которые недавно слезли с дерева, нельзя относиться как к равным. В конце концов, Бог задумал иначе.

Стоффелю было почти сорок лет, когда он перестал играть в крикет. Он возглавил в банке отдел по связям с общественностью, и ему предложили войти в правление. Семья переехала в большой дом в нескольких километрах от Мыса — с окнами, выходящими на Атлантический океан.

Весь мир выступал против политики южноафриканского правительства, а Стоффель всё больше убеждался, что Южная Африка — единственное место на земле, где установлен правильный порядок вещей. Он часто высказывал свои взгляды как на публике, так и в узком кругу.

— Тебе нужно баллотироваться в парламент, — посоветовал ему друг. — Стране нужны люди, которые верят в южноафриканский образ жизни и не желают уступать горстке невежественных иностранцев, многие из которых даже ни разу здесь не были.

Поначалу Стоффель не принимал подобные предложения всерьёз. Но однажды председатель Национальной партии прилетел в Кейптаун, специально чтобы встретиться с ним.

— Политический комитет надеется, что вы выставите свою кандидатуру на следующих выборах, — сказал он Стоффелю.

Стоффель обещал подумать и пояснил, что должен поговорить с женой и коллегами в банке, прежде чем принять решение. К его удивлению, все советовали согласиться.

— В конце концов, ты фигура национального масштаба, пользуешься огромной популярностью, и твоё отношение к апартеиду ни у кого не вызывает сомнений.

Неделю спустя Стоффель позвонил председателю Национальной партии и сказал, что почтёт за честь выставить свою кандидатуру.

Когда его выбрали кандидатом от «надёжного» избирательного округа[13]Нурдхоек, он закончил свою речь перед приёмной комиссией такими словами:

— Я сойду в могилу с мыслью, что апартеид нужен и белым, и чёрным.

Ему аплодировали стоя.

Всё изменилось 18 августа 1989 года.

В тот вечер Стоффель ушёл из банка на несколько минут раньше, потому что должен был выступать перед избирателями в местной ратуше. До выборов оставалось всего несколько недель, и, по опросам общественного мнения, его шансы стать членом парламента от округа Нурдхоек были весьма высоки.

Выходя из лифта, он столкнулся с Мартинусом де Йонгом, генеральным управляющим банка.

— Решил уйти пораньше, Стоффель? — с улыбкой спросил тот.

— Не совсем. Я выступаю на собрании в округе, Мартинус.

— Правильно, старик, — поддержал его де Йонг. — И втолкуй им, что на этот раз ни один голос не должен быть потрачен впустую — если они, конечно, не хотят, чтобы страной правили чёрные. Кстати, — добавил он, — нам не нужны субсидированные места для чёрных в университете. Если мы позволим кучке английских студентов навязывать банку свою политику, мы придём к тому, что какой-нибудь чёрный захочет занять моё место.

— Да, я читал служебную записку из Лондона. Они ведут себя, как стадо страусов. Я должен бежать, Мартинус, а то опоздаю на собрание.

— Да, извини, что задержал, старик.

Стоффель взглянул на часы и сбежал по пандусу к стоянке машин. Когда он выехал на улицу Родса, стало ясно, что ему придётся тащиться в огромном потоке машин — все стремились уехать из города на выходные.

Выехав за черту города, он нажал на газ. До Нурдхоека было всего километров двадцать пять, правда, по неровной, извилистой дороге. Но Стоффель знал каждый сантиметр пути и обычно добирался до дома меньше, чем за полчаса.

Он взглянул на часы на приборной панели. Если повезёт, он успеет принять душ и переодеться перед собранием.

Свернув на юг — на дорогу, ведущую в горы, — Стоффель вдавил педаль газа в пол, лавируя между медленно ползущими грузовиками и легковыми машинами, которые, в отличие от него, плохо знали трассу. Он чертыхнулся, когда проскочил мимо старого побитого фургона с чёрным водителем за рулём. Фургон с трудом карабкался в гору, хотя такую развалюху вообще нельзя было выпускать на дорогу.

Стоффель на большой скорости проскочил следующий поворот и увидел впереди грузовик. Он знал, что до другого поворота идёт прямой, ровный участок пути, поэтому у него достаточно времени для обгона. Надавив на газ, он рванул вперёд и вдруг, к своему удивлению, обнаружил, что грузовик едет очень быстро.