Военными переводчиками по базовому образованию были Сергей Иванов и Игорь Сечин.

Всё это имеет непосредственное отношение к формированию характера, а впоследствии и политических взглядов Аркадия Стругацкого. Собственных свидетельств о периоде службы он оставил немного, в детали непосредственно профессиональной своей деятельности в письмах никогда не вдавался. Тем не менее, на основе обобщённой характеристики военных переводчиков тех лет можно попытаться реконструировать черты характера Аркадия Стругацкого: ответственность – присущая военному офицеру, закрытость и аккуратность в изложении мыслей – присущая человеку, тесно работающему с секретными документами, глубокая осознанная политическая позиция – по той же причине. В частности, о специфической закрытости А. Стругацкого, который в целом был «душой компании», но при переходе на некоторые темы уходил в себя и замолкал, свидетельствует и Б. Стругацкий.

В институте особый интерес у А. Стругацкого вызывало изучение марксизма-ленинизма[99]. Неоднократно в своих письмах Б. Стругацкому он наставлял брата, требуя, чтобы тот больше внимания уделял чтению политических журналов и изучению теории коммунизма. Когда же брат однажды пожаловался ему, что в институте от него как от старосты требуют стать доносчиком в деканате – сурово отчитал его.

При распределении на языковую практику, студентов разделяли по частям в зависимости от успеваемости. А. Стругацкий на протяжении всех студенческих лет отличался плохой дисциплиной, хотя и проявлял талант к языкам и трудолюбие в учёбе. Так в 1946 г. А. Стругацкий был направлен в Казань, в спецзону для военнопленных. В Казани он участвовал в допросах японских военных преступников, подготовке материалов Токийского процесса[100].

Влияние этого опыта на формирование взглядов А. Стругацкого было двойственным. С одной стороны, наблюдения за лагерным бытом, как полагает А. Скаландис, глубоко врезались в память писателя: «…в Татарии было страшно. Там АН[101] впервые своими глазами увидел настоящий концентрационный лагерь. Военнопленных за людей не считали. Это была планета Саула из будущей «Попытки к бегству». И зловонные бараки, и джутовые мешки на голое тело по морозу, и котлован с копошащимися человеческими существами, и этот жуткий кашель, передаваемый по цепочке, – такое нельзя придумать. И невозможно забыть. Вернувшись из разных лагерей, они не рассказывали подробностей даже друг другу. Некоторые молчат до сих пор. Или не имеют сил говорить, потому что им становится плохо от воспоминаний»[102].

С другой стороны, сам факт нахождения людей в лагере не вызывает у А. Стругацкого чувства протеста. Позднее, в романе «Град обреченный», он использует реальную биографию военнопленного, которого ему приходилось допрашивать, сохраняет даже его имя: «Полковник Маки. Бывший полковник бывшей императорской армии. Сначала он был адъютантом господина Осимы и два года просидел в Берлине. Потом его назначили исполняющим обязанности нашего военного атташе в Чехословакии, и он присутствовал при вступлении немцев в Прагу… Потом он немного повоевал в Китае, по-моему, где-то на юге, на Кантонском направлении. Потом командовал дивизией, высадившейся на Филиппинах, и был одним из организаторов знаменитого «марша смерти» пяти тысяч американских военнопленных Потом он попал к русским в плен, и они, вместо того, чтобы повесить его или, что то же самое, передать его Китаю, всего-навсего упрятали его на десяток лет в концлагерь… Теперь он уже старый человек. И он утверждает, что самые лучшие женщины, каких он когда-либо знал, это русские женщины. Эмигрантки в Харбине»[103].

Если Стругацкий сохраняет не только фактуру, но и реальное имя японца, нет оснований сомневаться, что правдивой является и его оценка этого человека. А. Стругацкий не мог не видеть ужасный быт военнопленных, но не он поражал его воображение, а тот факт, что эти люди не были казнены, а «всего-навсего» оказались «на десяток лет» в концлагере. Эта позиция очень характерна для оценочной системы А. Стругацкого.

В 1949 г. А. Стругацкий окончил ВИИЯ и был назначен преподавать в Канское военное училище (1950–1952), затем дивизионным переводчиком в Петропавловск-Камчатский, потом на Курильские острова и в Хабаровск (1952–1954). В 1955 г. демобилизовался[104].

Относительно причин назначения А. Стругацкого в Канск существует две версии. Первая заключается в том, что это была своеобразная ссылка, связанная с его поведением. С другой стороны, А. Скаландис предполагает, что, несмотря на географическую отдалённость от столицы и тяжёлый быт, секретному объекту ШВП (Школа военных переводчиков) в Канске придавалось особое значение. По некоторым данным, там готовили специалистов для ГРУ[105]. Эту же версию повторяют С. Бондаренко и В. Курильский, ссылаясь на воспоминания М. Демиденко[106].

Аркадий Стругацкий в письмах из Канска вспоминает несколько эпизодов, характеризующих атмосферу и быт начала 1950-х гг. Одно из таких воспоминаний связано с тем, как в числе других офицеров он был определён в бригаду, созданную «для содействия мероприятиям по благоустройству города». Суть действий бригады сводилась к агитации местных жителей к участию в этих мероприятиях: они должны были рыть канавы для стока воды. Местные жители отчаянно сопротивлялись, ссылаясь друг на друга. Убедить их участвовать удавалось, только пригрозив санкциями со стороны советской власти, с которой большинство из них уже имело дело (большая часть населения уже привлекалась к уголовной ответственности). Характеризуя этот контингент, А. Стругацкий использует эпитеты «уголовники, дерьмо, ссыльные кулаки» и оценивает следующим образом: «Сволочьё! Воспитывай их, таких вот мерзавцев»[107].

Такие эмоциональные оценки демонстрируют характер его отношения к противникам советской власти и его однозначную просоветскую позицию.

Согласно официальной версии, в 1952 г. А. Стругацкий был исключён из ВЛКСМ за «аморальное поведение» (роман с замужней женщиной) и переведён служить из офицерской школы в провинциальном Канске (районный центр Красноярского Края) в стратегический важный регион Дальнего Востока (Петропавловск-Камчатский), где в этот момент разворачивается противостояние СССР с США – в разведотдел приграничной дивизии[108]. О причинах исключения Стругацкие пишут мало. Стругацкий Б. упоминает только, что «Это любопытная и даже романтическая история в стиле купринского «Поединка»»[109]. В письме 1953 г. А. Стругацкий упоминает о письме, полученном от женщины, которую он «развёл с мужем», за что и «поплатился комсомольским билетом»[110]. Биографы же (Скаландис, Володихин и Прашкевич) описывают историю, связанную с будущей Е. Стругацкой.