был разговорчив, но когда на короткое время оказались рядом, сказал Эф третьему несколько слов признательности и несколько слов удивления.

Поводом для признательности было то, что Эф третий — именно он, Эф третий — по словам отшельника, помог ему выплыть на берег после крушения.

А удивлялся отшельник тому, что, уже выбравшись на берег, он, Эф третий, тут же бросился обратно в поток, где проплывали мимо восьмой (то есть человек Ю) и первый, то есть солдат. Они, эти двое, совсем не просили, чтобы их спасали, у них была надежная доска, за которую они держались, а солдат и сам мог спасти кого угодно.

— Нет, — сказал третий, не желая тратить время на изложение своего варианта развития событий, — я хотел догнать их, чтобы собрать нас вместе.

— Но ведь не удалось, — улыбнулся отшельник.

— Не удалось, — согласился третий.

— Не огорчайтесь, у меня есть предчувствие, что нам всем еще предстоит соединиться.

«И у каждого будет свой вариант истории», — подумал третий. Шесть вариантов, в каждом из которых он, Эф третий, и человек Ю по-разному действуют и по-разному сталкиваются друг с другом. Эти шесть представились третьему преломленными в гранях кристалла отражениями, призрачными сколками некоего стоящего за ними образа, который, в отличие от них, был действительно реален, и которого он, третий, не мог даже попытаться себе представить.

— Думаю, что нам сейчас по пути с этими людьми, — сказал отшельник, — но, наверное, не следует открывать перед ними наше знакомство.

70

Храм уединенного размышления был из белого кирпича с желтой крышей и зелеными колоннами. В храме, как водится, был Зал размышлений, а в Зале размышлений вокруг стола сидели люди длинной воли: Аш первый, Бе пятый, Лю девятый, Хо двенадцатый (чернобородый) и Лю четырнадцатый. Эф третий тоже сидел, между первым и пятым, отдохнувший, принявший ванну и переодевшийся. Свой халат он сменил на синюю одежду вроде кафтана, рукава которой у локтя и у запястья были стянуты ремешками с серебряными пряжками.

Сидевшие вокруг стола люди длинной воли спорили о том, чья воля длиннее.

— А что бы этому козлу, который пасется в кустах, вместо пары рогов приделать один посреди лба, — сказал первый, глядя в окно.

— И закрутить этот рог винтом, — сказал пятый.

— А к копытам приделать пружины для большей прыгучести, — предложил девятый.

— А рог нужно сделать не винтовым, а прямым и длинным, — сказал четырнадцатый, — и тогда наш козел в схватке будет брать верх над всеми другими козлами.

— Тогда это будет не козел, а единорог, — сказал Хо двенадцатый.

— Разве козел, сделавшийся единорогом, перестанет от этого быть козлом? — спросил Эф третий.

— А что вообще нужно сделать, чтобы козел перестал быть козлом? — поинтересовался девятый.

— Что, а главное — зачем? — поставил вопрос четырнадцатый.

— Господа, — недовольно произнес первый и постучал по столу рукояткой ножа, — я вынужден вам напомнить, что мы здесь собрались услышать не пустые вопросы, обращенные друг к другу, а сокровенные слова, в которых прозвучала бы мысль и воля. И не спрашивать, что нужно сделать козлу, а дать, например, ему во всей полноте реальности острые зубы в пасть и клыки как у собаки.

— А собаке, — подхватил пятый, — интересно было бы пристроить на лоб такой же длинный рог, как козлу, или даже два.

— И на лапы — кривые острые когти, тогда она сможет забираться на дерево, преследуя кошку, — сказал девятый.

— А черепахе приделать колеса к панцирю, — сменил тему четырнадцатый, — и тогда она сможет катиться вперед с чудесной для себя скоростью.

— Но что будет делать козел этими своими клыками? — спросил Эф третий. — Будут они нужны ему, когда он жует капусту? А собака станет ли бодать рогом, если привыкла кусаться?

— Я думаю глубже, — сказал Хо двенадцатый (чернобородый). — Если снабдить тела неразумных зверушек приспособлениями — полезными, но отличными от тех, которые предусмотрены для них природой, и делать это регулярно и с самого рождения, — то можно ли рассчитывать, что через какое-то число поколений они, то есть зверушки, в достаточной мере освоят преимущества новых когтей, рогов, пружин, колес и так далее?

— Наверное, можно, — сказал Эф третий. И замолчал. Здесь, наверное, лучше мог бы высказаться Бе пятый — тот, который был мастер, а не тот, который прежде был седьмым.

— Пройдя несколько шагов по пути непрерывного вращения смысла, этот вопрос можно поставить иначе, — сказал Хо двенадцатый (рыжебородый), проснувшись в своем кресле, — а чернобородый в своем, естественно, задремал. — А именно, те самые зверушки, козлы и собаки, — можно ли считать, что их умение пользоваться своими рогами, клыками и прочими органами предоставлено им природой в одном комплекте с этими естественными инструментами тела? Или же природа дает только тело, а животное вынуждено приспосабливаться к нему и его возможностям? Ведь наблюдаем же мы иногда, как кошка, забравшись высоко на дерево, не может с него слезть, хотя когти у нее при надлежащем умении позволяют как подниматься по дереву, так и опускаться.

— В ту ли сторону длинна воля у нашего нового друга? — с сомнением в голосе спросил Лю девятый.

— Почему нет? — произнес отшельник. — Разве в непрерывном движении мысли, передаваемой от тела к телу, в ее вращении, превращении и возвращении, не кроется та самая игра, в которую длинная воля, в вечной полноте своей радости, играет сама с собою?

— Не буду спорить, — сказал девятый, — но у нас сейчас свои высоты мысли и свои ее глубины. И разве не увидим мы нечто необыкновенное, если тому козлу, оставив ему длинный рог, клыки, пружины на копытах, приделать еще орлиные крылья с их мощным размахом?

— Да! — радостно воскликнул пятый. — И если такие же крылья приделать собаке, не отнимая от нее данные прежде рога и кривые когти, то можно поставить вопрос: кто из них воспарит выше на своих крыльях?

— Не воспарит никто, — сказал третий, — вес не позволит. И черепаха на колесах не сможет катиться по реальному песку и болоту. И не сможет залезть на дерево снабженная когтями собака.

Кто-то засмеялся и тут же умолк.

Первый постучал по столу рукояткой