— Отпусти немедленно! — вот я бросаюсь к окну и пытаюсь выбить стулом стекло, ведь мне надо поднять шум.

Саша перехватывает табуретку и ловко вынимает из кармана нож.

— Слушай, ты же знаешь, как я обращаюсь с этой штукой, ну-ка веди себя спокойно. Давай товар.

— Саш, ты в своем уме, что бы там ни было, ты представляешь, что с тобой будет, как только я расскажу все Арабу?

С ужасом понимаю, что я могу и не суметь рассказать, на совести Сашеньки вроде бы не было еще убийств, зато два изнасилования и три перелома позвоночника. Почему бы ему не убить меня сейчас? Судя по странному блеску в его глазах, мы думаем об одном и том же.

— Нет, ты не сделаешь этого, слишком много проблем у тебя будет. И потом, не легко ведь убить человека, ударить, да, а убить? Убивать насмерть страшно..

— Заткнись, — и он замахивается неуверенно и медленно, он явно не хочет причинять мне зла, но у него нет выхода. Я уворачиваюсь, больно бью его каблуком в колено.

— Талантливая, сука, — рычит он сквозь зубы, узнав приём, которому научил меня когда-то сам.

— Ну, вот что, Сашенька, давай сейчас забудем обо всем, как будто всего этого и не было, а?

— Отдай товар, и забудем. Черт тебя побери, у меня за него уже уплачено!

— У моего отца тоже.

— Слушай, ты ведь ничего не знаешь, не лезь, а?

Кажется, он уже передумал причинять себе и мне неприятности, он хочет мирного урегулирования. И тут я решаюсь на очень ответственный шаг.

— У тебя есть наличные?

— Чего?

— За пол цены — продам, — мне действительно интересно попробовать себя в роли торгаша.

— Дай посмотреть товар!

— Деньги где?

Он достает из кармана бумажки, смятые и грязные, ну и хранит он деньги!!! Пересчитывает при мне.

— Вот товар, — я держу в руках кулечек.

— Ты же говорила, он распечатан, ты же говорила, здесь не хватает?

— Я врала…

Резким движением Сашенька вырывает товар у меня из рук. Все таки он учил меня всем этим штучкам, посему он сильнее. Я промахиваюсь, локоть вместо его носа ударяет в стекло стоящего здесь же серванта, стекло разбивается и моя куртка мгновенно окрашивается красным, кусок стекла торчит из руки, он порвал куртку и рубашку… Господи, и чего моим шмоткам так не везет сегодня. Сашенька расширенными от ужаса глазами смотрит, как я вынимаю стекло из руки.

— Все, мне теперь точно конец, — шепчут его губы, он срывается и бежит. У меня нет сил кричать что-либо ему вслед, нет сил бежать за ним, у меня очень болит рука, и я никак не могу остановить кровь…”

Рита рассказала все отцу, упустив лишь собственную попытку поторговать. Свою совесть на этот счет она успокаивала тем, что хотела лишь попробовать, и продавать товар Сашеньке на самом деле вовсе не собиралась. Отец помрачнел и поблагодарил Риту. Сашенька куда-то исчез, скорее всего, сбежал из города вовсе. Теперь Рита работала с Юркой, маленьким вертлявым открытым парнем. Все продолжалось, как и раньше. Утром школа, днем отоспаться и в клуб. От всего этого периодически дико хотелось отдохнуть. На каникулах одноклассники ездили на море, пацанва со двора каждые выходные отправлялась купаться на озеро. Рита же шла в клуб. Ее ждал прокуренный зал, все те же охранники, клиенты, уже привыкшие к Рите и полюбившие ее. Деньги, как выяснила Рита, все платили заранее, до Риты, к каждому подходил Араб лично или его правая рука — Максим, тоже не русский, никогда ничего не говорящий парень. Они собирали оплату. Потом список заплативших отдавался Рите. Она шла к отцу и из рук в руки получала товар. Юра, во избежание повторения истории с Сашенькой, никогда не обладал никакой информацией, он просто должен был охранять Риту. Правда, непонятно было, как он собирается это делать. С его то маленьким ростом и хрупкой фигуркой! Но отец говорил, что Юрка стоящий парень, поэтому Рита не переживала. Сначала девочка отдавала товар клиентам, покупающим одну-две порции для себя лично. Потом уже разбиралась с торговцами-музыкантами, кому сколько давать и сколько из отданного принадлежит лично им. Со временем распространителей стало меньше, но продавали они больше и уже по налаженной цепочке, что ослабляло риск и давало хоть какое-то отсутствие хаоса. Отец явно считал данное направление уже поднятым и стабильно приносящим доход. Как выяснилось, он решил освоить новые рубежи. Записки в дневнике становились всё тревожней и хаотичнее.

“Игла… Я ни за что не должна позволить ему решиться на это. Там свои законы, это уже не бизнес, это самоубийство… Я должна отговорить его.

Чертов араб, он притащил какого-то медика, и отец внимательно слушал… Значит таки-да? Что ж, это его выбор. Только вот в это я уже впутываться не хочу.

А может я не права, может речь идет о таких суммах, что можно пойти на все, что угодно?»

Как выяснилось, суммы-то были стоящими, а вот с клиентами было туговато. Не то, чтоб никто в городе не увлекался внутривенными штучками, просто это был вполне сложившийся круг людей, и влезть в этот рынок было уже проблематично. Отец настолько увлекся игрой в “я прорвусь сквозь эту стену”, что не замечал ни финансовых ущербов, ни морального напряжения в клубе в связи с распространившимся слушком. Они с Арабом устраивали дикий демпинг, что могло повлечь за собой довольно крупные неприятности, пытались “угощать”, дабы подсадить клиентов… Они напрочь не хотели понимать, что причиняют людям боль и влазят в слишком уже грязные делишки. Рита потихонечку начинала считать отца чужим человеком. Нет, она по-прежнему любила его, понимая, что не подлости и даже не меркантильный интерес движут им. Он творил весь этот бред всего лишь из-за азарта, глупого, мальчишеского… Работать с отцом в новом направлении девочка отказалась категорически, что существенно охладило отношения между Ритой и родителем. Рита все еще занималась своей привычной работой, общаясь из начальства только с Арабом.

Беда грянула неожиданно. Подобных вещей предположить не мог никто.

“Сегодня суббота, хотя нет, вру, уже воскресенье, пять минут нового дня. А не пора ли мне свалить? Работа окончена, ночевать здесь абсолютно не хочется… Вот только вопрос, куда же податься? К бабушке так поздно не пойдешь — подымут крик соседи… Алика с Димкой сейчас нигде не выцепишь…

— Эй, Ритуль! — Эдик из блюзовой команды прищурил один глаз и улыбнулся, сверкнув золотым зубом (золотым ли?) — пошли с нами, у нас продолжение банкета.

— Где? — и совсем не хочется мне переться с ними, лучше уж оставаться здесь.

— В нашем подвале на Дарвина. Леха с Наташкой и Алик с Аленкой уже там.

— А я что, как бы с тобой буду? — странно, я думала, что уже все научены Сашенькой не домогаться меня ни в каком аспекте.

— Ну, если хочешь, будешь как бы одна, приставать не буду.

— Ну, еще бы…

И я пошла, вопреки лени и усталости, вопреки дурным предчувствиям… Там был мой Алик, значит опасаться нечего. Шли долго и молча. И Сашка — светло-русый парень в очках и с хайратником, и я, и вечно удивлённый басист Славик и Эдик — все молчали. Дурацкая такая тишина, когда все хотят что-то рассказать, о чем-то своем порассуждать, но боятся быть неинтересными собеседниками, посему молчат. Среди ребят Эдика всегда такое молчание. Среди “моих” оно совсем другое. Там друг друга чувствуют без слов, общаются на другом уровне, ассоциациями, мелодиями, а эти — малы еще для этого, им где-то по семнадцать, господи, они почти что ровесники моим одноклассникам, всего на год старше…