Томми пристально посмотрел на себя в зеркало и слегка поправил прическу – впрочем, волосы у него были короткие и особенно приглаживать их рукой не было надобности.

Он слегка опрыскался туалетной водой и с бьющимся сердцем вышел из комнаты.

Но, прежде чем направиться к Хейли, ему осталось еще кое-что сделать. Томми спустился прямо в трусах на первый этаж и, по привычке, оставшейся у него с детства, проверил, как всегда делал по вечерам, заперта ли входная дверь и окна. Со временем эта привычка превратилась в своего рода ритуал – не исполнив его, он не мог спать. Он ждал, когда все уснут, и лишь тогда убеждался, что в дом не проникнет ни одна душа.

На столе в гостиной он увидел дамскую сумочку. Это была сумочка Хейли. В ней лежала косметика, бумажник, блокнот, несколько пластинок жевательной резинки и айпод. В общем-то, ничего особенного. Томми вернул сумочку на место и пошел проверить другие комнаты.

Он включил свет на кухне – и сдавленно вскрикнул. Дверь в сад была раскрыта, и за ней простиралась кромешная, чернее ночи тьма – непроглядная бездна, заполненная лишь шорохом кукурузных початков, колыхавшихся подобно океанским волнам и будто готовых поглотить его вместе со всем домом…

Томми с опаской двинулся к двери, не сводя с нее глаз. Он должен ее закрыть, но для этого ему нужно подойти к ней поближе.

Из мрака к нему взывали голоса. Они были ему знакомы.

Их крылья, хлопающие крылья…

И прямо перед ним тень за порогом вдруг изменила форму.

Она стояла посреди огромного поля для гольфа и готовилась отправить в лунку последний – победный мяч. На трибуне сидел ее отец, а рядом с ним была Норма. Они держались за руки и разговаривали, как старые друзья. Чтобы произвести на них впечатление, и только ради этого, она исполнила самый красивый из своих ударов. Мяч взмыл вверх свечой – публика восторженно зааплодировала. Когда Хейли снова оглянулась на трибуны, то поняла, что отца там уже нет, а его место рядом с Нормой заняла тощая, черная как уголь фигура, на которую Норма смотрела, будто ведьма, готовая бросить кошку в кипящий котел.

Только-только наступила полночь. Все еще витая во мгле кошмара, Хейли снова закрыла глаза – и вдруг услышала голос, шептавший ей из мрачных глубин, куда ее, кажется, опять затягивало. Но что он ей шептал? Кружа в слабом водовороте, она никак не могла разобрать…

Хейли!

Теплое, похожее на ласку прикосновение к руке. Она открыла глаза, почувствовала резкий запах травы. И разглядела в синеватой дымке его силуэт.

Томми.

Хейли включила свет. И не поверила своим глазам. Он действительно был тут, совсем рядом, и смотрел на нее вожделеющими, как у распаленного мальчишки, глазами.

Надо было запереть чертову дверь на засов.

– Ты что здесь делаешь, Томми? – спросила она, стараясь сохранять спокойствие.

Но Томми не отвечал.

Как долго он пялился на нее, спящую, в темноте? И что увидел? Неужели решил воспользоваться темнотой и облапать ее?

– Ты напугал меня, – продолжила она. – Уже поздно, давай-ка возвращайся к себе и ложись спать.

Томми не шелохнулся: он словно не понял, что она ему сказала. Хейли почувствовала, как у нее по спине прокатились капли пота.

В напряженной тишине вдруг словно что-то лопнуло. И в следующее мгновение Томми потянулся к ней, собираясь поцеловать.

Хейли в изумлении тут же оттолкнула его.

– Нет, да что с тобой? Ты больной, что ли?! – воскликнула она и влепила ему пощечину, но промахнулась.

Он вытаращился на нее в полном недоумении.

– Я думал, ты сама хотела, – проговорил он, понурив голову.

Хейли на мгновение оторопела. Хотела? Кого – его?

– Послушай, Томми, я очень сожалею, если тебе что-то там внушила, только это не так. Совсем не так. Шел бы ты лучше к себе, а то мне завтра рано вставать…

Словно не расслышав этих слов, Томми снова подошел к ней и крепко стиснул ее грудь. Хейли вскрикнула, тогда он с размаху хлестнул ее по лицу так, что она упала с постели и ударилась лбом о комод.

Ее голову пронзила боль, а тело задрожало так, словно его кто-то начал трясти.

Они смеялись. Он слышал это, хотя они прятались за стенами. Они смеялись, как в тот день, когда бросили его, полуголого, в школьном туалете.

Скоро и Хейли будет смеяться точно так же. Она ничем не лучше других девчонок. Она соблазнила его, а потом отвергла, и он опять оказался униженным.

Томми-девственник.

Только на этот раз он не даст себя провести. Пусть они навсегда заткнутся!

Хейли закричала что было сил. Томми ударил ее головой об пол. Потолок и стены комнаты закружились у нее перед глазами, будто она была пьяной. Хейли почувствовала его руки: он схватил ее и стал срывать с нее футболку и трусики. А потом ощутила теплое прикосновение его губ к животу и языка, оставлявшего на нем влажные следы.

Все, о чем он грезил, теперь было здесь, у него перед глазами. Прекрасно сложенное тело, с которым он мог делать все, что угодно. Теперь его никто не остановит. И уж тем более эта девчонка, которую он одним шлепком превратил в безвольную куклу.

Дичь попала к нему в логово. А он был охотник.

Обезумев от страсти, он ласкал ей бедра, чувствуя, что вот-вот достигнет оргазма, а потом сжал ей левую грудь и принялся лизать ее и кусать, будто желая запечатлеть на ней следы своих зубов.

Он прижался к ней грудью – плотно-плотно, чтобы между ними не осталось ни малейшего зазора. Томми чувствовал его совсем рядом: он подглядывал за ними из тьмы за дверью, подсказав ему перед тем, что и как нужно делать, а теперь вот принялся блуждать меж стен его дома…

Белые когтистые пальцы впивались в плоть, оставляя на ней кровоточащие борозды…

Хейли отбивалась, но он был такой тяжелый, что она даже не могла пошевелиться. Она вообще ничего не могла поделать. Только чувствовала, как ужас сковывает ее разум.

Томми овладел ее телом и пронзил насквозь ее душу.

Быстро закончив свое грязное дело и тяжело дыша, он выпрямился, ощутив, как задувавший в окно еще теплый ветерок иссушает выступивший у него на коже пот. Его все еще возбужденный член был в крови.

Томми любовался ее телом, распластанным на ковре, и этим совершенным телом обладал он.

Он, и только он.

Затем Томми начал все сначала, и жестокость его уже не знала предела.

Хейли закрыла глаза и решила не открывать их, пока он не закончит, отдав ему лишь свою телесную оболочку, за которую у нее уже не осталось сил биться. Она представила, как высоко в небе сверкает солнце, ослепительное солнце, заливающее лучами все вокруг. А потом – разбушевавшийся океан, увлекающий ее своим течением в неоглядную бездонную синеву. Затем она представила, что стоит на поле для гольфа, как в детстве, и бьет по мячу снова и снова, отправляя его все выше и выше, и он взмывает в самое поднебесье.