Вот бы так и умереть, лежа. Препяхин поерзал, устраиваясь поудобнее. Чем больше он обдумывал вариант лежачей смерти, тем больше он ему нравился. Красиво, чисто, не то что какая-нибудь верёвка! В одном сериале Никитос как-то видел повешенного — бр-р-р-р… И из окна тоже неохота, сплошное месиво получится.

А нужно, чтобы лицо сохранило следы страдания и недопонятости.

Никита прикрыл глаза и сложил руки на груди. Кажется, так получается достаточно трагически. Или нет?

Он встал и подошёл к зеркалу. Тут выяснилось, что руки-то сложить можно без проблем, а вот глаза прикроешь — и не увидишь ничего. Никита пытался смотреть через ресницы — ничего не рассмотрел.

Тут его осенило — можно же сфоткать! Повозившись немного с настройками и с фиксацией фотика на столе, Никитос добился своего. Результат ему не понравился: как-то неестественно он выглядел. Какой-то стойкий оловянный солдатик. И мука на лице совсем не видна.

Препяхин стёр кадры из памяти фотика (не хватало, чтобы кто-то догадался о его репетициях!) и снова прилёг. Долго ворочался, подыскивая правильное положение тела и рук-ног — достаточно естественное, но и трагическое. Как будто нашел, но выяснилось, что лежать в такой вывернутой позе невозможно, сразу все затекает и спина чешется.

Никитос решил плюнуть на условности и лёг, как привык спать — свернувшись калачиком. Так было удобно и уютно. Очень…

Никитос вздрогнул, поняв, что засыпает. Нет, он совсем не против смерти во сне, но отчего смерть-то наступит?

Перебрав ещё раз все варианты, Препяхин пришёл к выводу, что самым подходящим способом можно считать отравление. В аптечке яда не оказалось. То есть там была гора всяких таблеток, но Никита сильно подозревал, что отравиться насмерть ими не получится. Только живот разболится, желудок промывать будут. А может, и клизму поставят.

Мысль о клизме заставила быстро покидать таблетки в аптечку и вернуть склад медикаментов на место.

«Можно уксусом отравиться», — вспомнил Препяхин какую-то книгу.

Или кино? Или просто кто-то рассказывал? Но способ, кажется, проверенный.

Уксус пах ужасно. Никита попытался заткнуть нос и выпить из бутылки, но запах пробивался и через рот. От него в животе заурчало, как в стиралке.

«О! — обрадовался Никитос. — Умру от голода! Мучительно и благородно!»

Он вернулся на диван и принялся умирать от голода. Это оказалось не мучительно, а просто скучно. И очень хотелось есть. Или хотя бы выпить колы. Но лучше котлету. Мама с утра жарила, в холодильнике должны были остаться. У мамы классные котлеты, она их не покупает, а сама делает фарш. Поджаривает с коричневой корочкой. Иногда — редко-редко — мама о котлетах забывает, и тогда коричневая корочка чернеет, превращаясь в уголь. Вообще-то Никита горелые котлеты не любит, но сейчас вдруг захотелось откусить именно такую, обугленную. Чтобы на зубах захрустело.

Никитос понял, что ещё немного, и он погибнет позорной смертью — захлебнувшись слюной.

Перевернулся на другой бок и постарался напомнить себе о душевных ранах. О том, что его никто не понимает. О равнодушии мира. О капустном салате…

Препяхин возмущённо сел. Не хотел он думать ни о каком салате! Тем более что мама его сегодня не делала. Или делала? Если что, можно и самому сделать. Там просто — настрогать капусту и заправить майонезом. Можно еще морковки натереть…

Никитос собрал волю в кулак и снова лёг.

«Интересно, — подумал он, — а сколько человек может без еды?»

Вставать и включать компьютер он не решился. Включишь, полезешь в интернет, потом проверишь «ВКонтакте», потом в аську кто-нибудь стукнет — так и о душевной трагедии забудешь! Препяхин принял компромиссное решение — вошел в Сеть с телефона. Результат удручил. Оказывается, без еды человек может несколько месяцев продержаться.

То ли дело без воды. От жажды умирают через три-четыре дня.

Тут же захотелось пить.

Чтобы отвлечься, он немного поиграл на мобилке в «Змейку».

И почти побил собственный рекорд, когда в квартиру ворвалась мама. Она всегда врывалась, когда на работе с кем-нибудь поругается. То есть на работе она сдерживается, а вот Никите с папой достается по полной.

— Чего ты разлёгся! — возмутилась мама. — Опять играешь! А уроки?! А обед?! Опять ничего не ел?! Где дневник?! Что тут у нас?.. Кошмар!

Мама испуганно присела рядом, положив руку на его лоб.

— Вроде температуры нет… Ты с утра ещё варёный был! — Вдруг мама обняла его, как маленького, и принялась жалеть. — Что ж они, гады, тебя весь день вызывали? Видели же, что человеку плохо! Бедненький мой…

Препяхин блаженно закрыл глаза и уткнулся в маму макушкой, проворчав для порядку:

— Да чё ты…

Идиллию разрушило утробное урчание его желудка. Мама тут же подхватилась:

— Я всё поняла! Это от голода! А ну марш руки мыть!

Полоская руки под струёй, Никитос вдруг вспомнил шикарный способ самоубийства — вскрыть вены, лёжа в ванной. Говорят, совсем не больно и как будто засыпаешь. Он на мгновение заколебался…

— Я тебе котлет разогрею, — прокричала мама с кухни. — И салата капустного сделаю! А пока будешь есть, пирожков напеку, у меня тесто готово!

«Ладно, — решил Препяхин. — Завтра так завтра!»

Ни за что больше не пойду в театр! И тем более не пойду туда с Милкой и Таней!

Главное, кто ж мог подумать, что истерика у Таньки начнётся в самый неподходящий момент, когда в зале тишина и все сидят с печальными лицами. А тут мы… Ржём…

Тётка, которая сидела рядом, чуть меня не укусила. Её аж трясло от возмущения, она раз пятьсот сказала, что таких отмороженных и бесчувственных уродов вообще нельзя к театру подпускать и что её б воля, она б нас всех.

Нам было стыдно. Но от этого становилось ещё смешнее.

Если б мы были поодиночке, то быстро бы успокоились, а тут. Я гляну, как Танька в колени хрюкает, всё — новая волна смеха душит, и остановиться не могу. А тут ещё Милка рядом начинает подвывать. Короче, не сложилось у нас с Шекспиром.

— Что ж вы такие бесчувственные растёте? — стыдила нас соседка с другой стороны. — О чём вы только думаете…

Я не знаю, что на меня накатило. Увидела мёртвую Джульетту — и понеслось…