Поминальному ритуалу должны предшествовать тринадцать дней скорби – так считала Мина-джи, пусть даже сагиб был с нею не согласен. Каждый день Тара по просьбе Мины-джи выносила на террасу колобки из дала и риса на банановом листе и ставила рядом воду. Мне же поручалось отгонять от еды ворон. Мина-джи называла этот ритуал пинд-даан и говорила, что еда нужна умершей по пути на небеса. Мина-джи раздала кучу указаний, которым все должны были следовать, а за каждым слугой закрепила определенные обязанности, не забыв и обо мне. В первую очередь я должна была идеально прибраться в квартире, а помогала мне в этом одна служанка, Раджни. Днем она работала у своих постоянных хозяев, после чего приезжала к нам, и мы с ней перемывали и перетирали каждую вещь в доме. В эти дни Тара по большей части молчала, зато меня развлекала своей болтовней Раджни. Она передразнивала соседей, и у нее здорово получалось. Когда Тары и сагиба не было поблизости, Раджни изображала Мину-джи – корчила рожи, сердито морщилась, – и тихую квартиру оглашало наше хихиканье. Раджни объяснила мне смысл тринадцатидневного ритуала: благодаря этому действу умерший спокойно покидал этот мир и отправлялся на небеса, где начиналась его загробная жизнь.

Однажды Тара стояла возле стола в гостиной и разглядывала фотографии своей мамы. Посмотрев на нее, Раджни прошептала:

– Она же еще ни разу не плакала, да? Что же это за дочь такая – даже в дни скорби не оплакивает свою мать? – И девушка закатила глаза.

Меня охватила ярость. Каждый из нас по-своему переносит страдания. Когда моя мама умерла, я тоже не плакала – я словно оцепенела. Я уже собиралась сказать об этом Раджни, но та, не умолкая, болтала:

– И ей, можно сказать, повезло. Тело ее матери нашли. А многие ведь так и не отыскали тела родных.

– Тсс, – прошипела я, пытаясь остановить Раджни, но та не обратила внимания.

– Почему она не плачет, как думаешь? Странно это как-то.

Я посмотрела на Тару – боялась, что та услышит, но она лишь неподвижно стояла, погруженная в мысли, и глядела на мамины снимки. Я бы никому на свете не пожелала той боли, какая выпала на мою долю несколько лет назад. А теперь вышло так, будто моя боль перекинулась на того, кто мне дороже всех на свете. Я подошла к Таре и постаралась успокоить ее – сказала, что все образуется, что она помогла мне пережить страдания и сейчас я тоже помогу ей, буду рядом с нею, и она пройдет через это. «Вместе мы справимся», – вот что я сказала. Но Тара не слушала: неотрывно глядя на фотографию мемсагиб, она думала о чем-то своем. Чуть погодя я сделала Раджни выговор и сказала, что нам следует тщательнее прибираться и меньше трепать языками, отчего она скривилась и больше со мной не заговаривала.

В тот же вечер к нам пожаловала Мина-джи. Усевшись на диван, она приказала мне:

– Выйди отсюда. Я хочу обсудить с твоим сагибом одно важное дело, так что нечего тебе подслушивать.

Я ушла на кухню, где спряталась за дверью и навострила уши. Сагиб поприветствовал ее и присел в кресло напротив.

– А ты не думал, что причина в ней? Что она приносит несчастье? – спросила Мина-джи.

– Кто?

– Девчонка, кто ж еще?! Как там ее? Мукта! Посмотри, что случилось с твоей семьей после того, как она здесь появилась.

– Мина-джи, – сагиб встал, – это предрассудки, и я в них не верю. Моя жена верила, а я нет. Поэтому будь любезна, избавь меня от этих небылиц. – Говорил он строго, но не грубо. Сложил руки в прощальном приветствии и ушел в свою комнату, а Мина-джи осталась сидеть на диване, смущенная и потерянная.

Я думала о ее словах. Ведь вполне возможно, что мое невезенье перекинулось и на Тару. Она тоже потеряла маму – совсем как я. Как же так вышло? Едва ли это простое совпадение. Я размышляла об этом много дней подряд и все гадала, как мне избавиться от преследующих меня демонов, но каждый раз эти раздумья отзывались у меня в животе резкой болью, и я не знала, как мне поступить.

На тринадцатый день все было готово для торжественной поминальной церемонии, и все жильцы дома собрались в квартире Тары. Слуг выпроводили за дверь, чтобы они не оскверняли священное действо своим присутствием. Стоя среди слуг, я снаружи наблюдала за происходящим. Мина-джи принесла кокосы, банановые листья, рис, пальмовый сахар, соль и все остальное, необходимое для жертвенного огня. Явился жрец. Скрестив ноги, он уселся на низенькую табуретку, прикрыл глаза и принялся читать перед священным огнем мантры. Один из слуг сказал, что это делается для того, чтобы очистить дом и принести покой тем, кого покинула мемсагиб.

Я видела, как Тара выскользнула из квартиры и направилась наверх, на террасу. Ей хотелось побыть в одиночестве, и я это знала, но пошла следом. Сперва я смотрела на нее издалека, но потом села рядом. Вокруг было так тихо, что я даже вздохнуть боялась. Тара пустым взглядом смотрела перед собой. Наконец я прошептала:

– Знаешь, когда я слышу, как ветер раскачивает ветку, то думаю, будто это моя мама хочет мне что-то сказать. Твоя мама тоже будет говорить с тобой. Вот увидишь.

Ее взгляд вдруг ожил, она улыбнулась мне и спросила:

– А для твоей аммы тоже проводились все эти церемонии?

– Нет, для аммы ничего такого не устраивали.

– Почему?

– Потому что… – я вздохнула, – наверное, потому, что мы такого недостойны. Мы этого не заслужили…

Она взяла мою руку, сжала ее. Мы еще немного посидели молча, прислушиваясь к шепоту ветра.

Тара повернулась ко мне:

– Ты очень по ней скучаешь?

– Каждый день.

Ее глаза покраснели, но она не заплакала.

– Как же ты живешь с этим… с таким… – Она не договорила, но я и так понимала ее.

– Не знаю. У меня сохранились воспоминания – такие счастливые, – а еще у меня есть ты.

Она задумчиво, не глядя на меня, кивнула, и мы еще немного помолчали.

– В тот день, когда мемсагиб велела мне отнести в магазин одежду, лучше бы я послушалась и пошла вместо нее. А я взяла и сказала, что заболела. Думала, тебе надо со мной о чем-то поговорить. Как же я сейчас жалею об этом! – сказала я. Это тяготило меня, и мне хотелось облегчить душу, хотя я полагала, что Таре и так обо всем известно.

Она уставилась на меня, словно пыталась во всех подробностях запомнить мое лицо. Ее рот приоткрылся, затем снова закрылся. А потом она с яростью выпалила:

– Хочешь сказать, что не наври ты – и ааи осталась бы жива? – Она отбросила мою руку.

– Я не врала, я только придумала отговорку, как ты меня учила. Я думала, тебе нужно поговорить со мной.

– Не хотела я с тобой разговаривать. И отговорок никаких я тоже не просила придумывать. Получается, это ты во всем виновата. Ааи умерла из-за тебя!

Внезапная догадка в ее глазах и этот клокочущий гнев испугали меня. Она была права. Вытирая слезы, Тара бросилась прочь, я же не могла выдавить из себя ни звука. В ту ночь ее слова вновь и вновь звучали у меня в голове, и к утру мое сердце походило на падающий на дно океана камень.