– Так и есть. Мне рассказал барон де Феш. Он не говорил Жанне, не желая расстраивать ее, однако мне доверился.

– Вы так тщательно бережете чувства Жанны…

– Мы все стараемся, – согласилась Элоиза. – И вам бы следовало.

– Благодарю, мадам, я не нуждаюсь в советах. – Настырность ее начала понемногу надоедать Раймону. Кем возомнила себя эта женщина, высказываясь столь бесцеремонно?

– Это вы так полагаете. Но не думайте, будто я считаю всех мужчин глупцами, неспособными видеть дальше своего носа. Только некоторых. – Она помолчала. – Я не хочу, чтобы Жанне причинили зло. Это можно сделать намеренно или по неведению. И знайте, что я отравлю вас, шевалье, если вы сделаете это намеренно.

Раймон действительно удивился. До сих пор он считал мадам де Салль хорошей подругой Жанны, но никак не яростной ее защитницей. Элоиза была остра на язык и временами становилась неприятной особой. А подобная преданность… Она на чем-то основывается.

– Вы, значит, отравительница?

– Нет, сударь. Но ради вас я способна научиться.

– Мадам, – холодно сказал Раймон, которому беседа надоела окончательно – не в последнюю очередь потому, что он мало в ней понимал, – думаю, мы с моей супругой сами выясним наши отношения.

– Только не через два года, прошу вас, – фыркнула Элоиза. – Иначе нам опять придется видеть только барона де Феша, который всем хорош, однако обязанности супруга Жанны исполнять не может.

– Вы опасно шутите, мадам! – прорычал Раймон.

– О нет, это не шутка, – приподняла брови Элоиза. – Вы не так поняли меня! Я хотела сказать, что общество барона было целительно и для меня, и для Жанны. Особенно для Жанны, ведь она слегка растерялась, оказавшись в роли одинокой хозяйки большого замка и земель. А барон де Феш был исключительно предупредителен, полезен и рассказывал нам, как здесь устроена жизнь.

– Я понял.

Раймон снова посмотрел на танцующих: они выглядели запыхавшимися, но счастливыми.

О чем сейчас говорит Элоиза? О том, что птичка может выпорхнуть из рук, если вовремя не сжать ладони? О том, что у Бальдрика в самом деле есть чувства к молодой привлекательной женщине, оказавшейся в затруднительном положении? Раймон знал барона раньше: тот никогда и ни за что не нарушил бы законы чести и не покусился на то, что принадлежит другу. Это был старый Бальдрик. А что с новым, приставившим пистолет к голове и решившим жить после осечки? Каким он стал? Возможно, Раймон его совсем не знает, и чувство чести барона де Феша претерпело значительные изменения за эти годы.

Тем временем танец наконец завершился, и Бальдрик подвел к мужу раскрасневшуюся Жанну.

– О, это было великолепно, барон де Феш! – она присела в реверансе. Мрачный Раймон отделился от стены, и Жанна немедленно взяла его под руку. – Мне кажется, вечер удался.

– Скоро будет ужин, – сказала Элоиза. – Не стоит затягивать с этим, дорогая моя, если мы не хотим, чтобы гости падали в голодный обморок прямо посреди зала.

Жанна, смотревшая в этот миг куда-то за плечо Раймону, не успела ответить. Лицо ее внезапно преисполнилось ужаса и резко побледнело – так, что бледно-розовые губы сделались серыми. Шевалье де Марейль обернулся, дабы увидеть, что так испугало его супругу.

К ним направлялся молодой человек весьма приятной наружности, разряженный в пух и прах, в лучших придворных традициях. Золотистый камзол был украшен затейливой вышивкой, а краями тонких кружевных манжет, наверное, порезаться можно. Тщательно завитые белокурые волосы ниспадали на плечи незнакомца. Подобных людей Раймон не любил: этот принадлежал как раз к той пустой породе, которая лишь переводит воздух, воду и пищу, полагая, будто жизнь вращается лишь вокруг означенной персоны.

– Кто этот человек? – негромко, но резко спросил Раймон у жены. – Я не помню его среди соседей или приглашенных.

– Это… – Жанна сглотнула. – Это мой кузен Кантильен де Мюссе.

Кантильен почти не изменился: все та же расслабленная походка, вздернутый подбородок и ленивый взгляд человека, полагающего, будто ему все должны. Жанна мало знала людей и потому не имела особо возможности сравнивать, однако даже в толпе Кантильен выделялся своей надменностью. И глупостью. Кузен великим умом не отличался, но вот злобы в нем достаточно, чтобы утопить в ней кошку. И приехал он неспроста.

Все-таки следовало придумать план!

Элоиза лучше сдерживала свои чувства. Жанна понимала: компаньонка удивлена и озадачена не менее ее, однако растеряна явно меньше. Главное, чтобы Раймон ничего не заподозрил. Жанна взглянула на мужа: тот выглядел хмурым, однако не рассерженным.

Кантильен между тем подошел совсем близко, так что стали видны завитки вышивки на камзоле и блеск в глазах. Кузен снял шляпу и по всем правилам поклонился, подметя уже не совсем чистый пол пышными белыми перьями. А затем, выпрямившись и вновь разместив шляпу на своих великолепных волосах, произнес:

– Добрый вечер, дорогая кузина и вы, мадам де Салль! Как я рад вновь видеть своих родственников, по которым так долго и безуспешно скучал!

Только трое из присутствующих поняли истинный смысл этой маленькой речи, однако Раймону она тоже не понравилась – просто так. Он холодно произнес:

– Значит, вы наш родственник, сударь?

Кантильен, прищурившись, посмотрел на шевалье де Марейля, потом на Жанну, а потом вновь перевел взгляд.

– Мы представлены друг другу, – обратился он к Раймону, – хотя, возможно, вы и не помните меня. Я был на свадьбе моей возлюбленной кузины.

– К сожалению, не имею чести помнить вас, сударь.

– Да, все происходило столь поспешно – неудивительно! – произнес Кантильен с показным сочувствием. – Впрочем, я понимаю и уважаю – служба нашему государству и его властителям превыше всего! Да.

– Мы не ждали вашего визита, – произнесла Жанна и с удивлением обнаружила, что голос не дрожит.

– Верно, – кивнул кузен. – Однако я решил, что оплакивать моего отца лучше с родственниками. К сожалению, моя матушка, а также тетя с дядей скорбят, не принося утешения. Потому я и решил, что небольшая прогулка на юг развеет мою печаль.

– Непохоже, будто вы в трауре, – заметил Раймон. И действительно, костюм Кантильена можно было назвать каким угодно, только не похоронным.

– Но вы же понимаете, шевалье, это все условности! Тем не менее сердце мое обливается слезами, которые часто наворачиваются на глаза. И я хотел бы поговорить наедине с моей любимой кузиной, возможно она сумеет меня утешить.

– Если вы не заметили, дорогой родственник, – не сдался Раймон, – то у нас прием в самом разгаре. И моя супруга не может покидать его надолго.

Жанна снова посмотрела на него: по всей видимости, мужу не понравился внезапно заявившийся родич. Это хорошо: хуже, если бы Раймон нашел с Кантильеном общий язык, а тот возьми да и выложи правду. Жанне вновь сделалось стыдно. Стыдно обманывать, стоять рядом с человеком, в которого влюблена, и не иметь возможности рассказать ему… Но об этом можно подумать позже, сейчас следует отделаться от кузена. Ему здесь не место.