И Жанна поверила.

В саду было уже прохладно, однако Жанне не хотелось уходить. Ей нравилась прохлада, и нравился полупрозрачный осенний день, еще не успевший распрощаться с летом. Днем было тепло, как в начале августа, и лишь к вечеру подкрадывалась свежесть, сообщавшая о том, что осень началась. Третья осень в Марейле, совсем не такая, как остальные.

Книга лежала рядом, однако сегодня Жанна не могла читать. Раймон с Бальдриком давно должны были возвратиться, а их все нет и нет. Элоиза сказала, что подождет за вышиванием, и ушла в дом. Жанна видела, как волнуется компаньонка. Несколько дней назад барон де Феш сделал ей предложение руки и сердца, и мадам де Салль, не медля, согласилась. Если все будет хорошо, свадьба состоится в октябре. Если…

Заговор Высокомерных, как называли задумку герцога де Бофора и его союзников, провалился. Остатки этого костра еще дотлевали, однако становилось понятно, что свалить Мазарини не удастся. Сейчас Раймон и Бальдрик находились в Париже, где завершалась эта история. Шевалье де Марейль и барон де Феш приняли непосредственное участие в том, чтобы расстроить планы заговорщиков. Благодаря тонкому ходу, придуманному Бальдриком, Матильда де Венар получила приказ покинуть страну и вынуждена была уехать. Кантильен, ставший ее любовником, растерялся настолько, что затеял поединок с одним из пришедших с приказом гвардейцев. Тот, недолго думая, проткнул Кантильена насквозь. С одной стороны, Жанна радовалась избавлению от кузена, перед которым приходилось изображать испуг и покорность; с другой – безмерно жалела тетю, потерявшую в один год и мужа, и сына. Да и сам Кантильен… Запутавшийся, жадный до денег молодой человек! Жанне все казалось, будто он смог бы измениться, оставить полную пороков жизнь и сделаться лучше, чем был, однако муж высмеял эти ее рассуждения. Такие люди не меняются, сказал он, ибо не видят других дорог, а своя им безмерно нравится. Тем не менее Раймон поступил благородно, отправив тело Кантильена на родину, в столь ненавистные покойному кузену окрестности Руана, с их безлюдьем, спокойствием и бедностью.

На дорожке, ведущей к беседке, показался Раймон, и Жанна поднялась ему навстречу. Вид шевалье де Марейль имел самый воинственный – глаза блестят, на лице кривая ухмылка, ладонь на рукояти шпаги – сразу видно, мужчина возвратился из боя. Раймон вытащил Жанну из беседки, поднял и покружил. Мир завертелся вокруг, зелено-солнечный, разноцветный.

– Все закончилось, – сказал он, опуская жену на землю, но и не думая размыкать объятия. – Герцог де Бофор арестован, кое-кто из сторонников его – тоже. Остальным наказание – ссылка.

– Что с ним будет? – спросила Жанна. – С герцогом де Бофором?

– Он был так удивлен! До последнего не мог поверить, что королева подписала указ об аресте… Герцог будет заточен в Венсенский замок, откуда невозможно сбежать. Там он и проведет довольно долгое время.

– Ну а мы? – тихо произнесла Жанна. – Что будет с нами?

– Мы были всего лишь пешками в этой игре, – усмехнулся Раймон, – и ты видела, какой плохой из меня получился интриган. Из Бальдрика куда лучше! А потому Мазарини велел нам уйти и не являться перед ним по меньшей мере полгода. Конечно, мы выполнили свой долг, однако я не жажду повторять это. Придворная жизнь – не для меня.

– И не для меня. Мне вполне хватает Марейля.

– А мне – тебя, моя дорогая.

Он менялся все эти дни. Недовольный и злой, что вынужден участвовать в том, чего не любит, но знающий, что должен платить цену; нежный в прикосновениях и взглядах, задумчивый, яростный, быстрый. И неизменно – любимый.

– Проедемся? – предложил Раймон. – Я хочу вдохнуть речной воздух после парижского смрада.

– Хорошо.

Они иногда приезжали к спокойной заводи на реке. Можно было устроиться на пологом склоне холма, прямо на траве, и сидеть сколько угодно, стреножив лошадей, сейчас сделали так же. Раймон улегся и положил голову Жанне на колени; супруги молчали, однако эта взаимная тишина вовсе не тяготила их. Ветер игриво шуршал в траве, уже давно высохшей под жарким солнцем, от заводи долетали крики диких гусей, и было тепло и хорошо. Раймон закрыл глаза.

Ему снилось, что он идет по летнему лугу. Вот ромашки, вот неизвестные мелкие цветы, которые пахнут горько и печально, словно провожают на тот свет. В траве прятались гладкие камни, словно обточенные морем. Как они оказались здесь? До моря, Раймон знал, много лье. Он остановился на склоне, посмотрел вдаль, туда, где за лавандовыми полями начинались горы.

Равнина выгибалась, словно чаша, и по ней вилась тропа. Ниже, там, где в лощине разросся шиповник, покрытый нежно-розовыми цветами, звучали веселые голоса. Раймон слушал их, стоя в начале тропинки, и думал о том, что может уйти… и не хочет. Голоса летели над равниной как птицы, плескались в ярких водах озера неподалеку. Они вплетались в этот мир, как ленты в косу.

Раймон начал спускаться по тропинке, ускоряя шаг. Дорожка, усыпанная серыми камнями, поворачивала. Там, неподалеку, все ближе и ближе слышались шаги, пел нежный голос. Раймон знал, кто выйдет из-за поворота через мгновение.

И, чтобы увидеть ее, открыл глаза.