столиками, надеясь уловить что-нибудь интересное в разговорах. Она слышала все: от «Я больше не могу входить в ванну и выходить из нее» до «Судороги ужасны по ночам; мне приходится стоять на холодном полу, чтобы облегчить их». Но ни слова о кукольных головах или Билли Коули. Почему люди не говорили об этом? Казалось, они открыто обсуждали его в магазине в субботу утром. Конечно, он не был забыт всего два дня спустя.

— Не видела тебя несколько лет, Белла, — сказала женщина за люком, ее большие подбородки дрожали, когда она говорила. — Сначала я не была уверена, что это ты, но я сложила два и два, когда поняла, что ты с Мюриэл.

— Тогда у тебя есть одно преимущество передо мной… боюсь, я не могу тебя опознать. — Ей придется привыкнуть к тому, что люди здесь называют ее Беллой. Несмотря на то, что перед отъездом она поощряла использование имени Анна, здесь ее знали как Беллу гораздо дольше.

— Энджи. Я подруга Тины.

— О, да. Теперь ты действительно кажешься мне знакомой. Хотя я не помню, чтобы ты была подругой Тины. — По воспоминаниям Анны об Анджеле Мур, Тина ненавидела ее. Она задавалась вопросом, как или почему они стали друзьями. Если, конечно, Энджи не говорила свою собственную версию правды.

— Дружба часто вырастает из трагедии, — сказала Энджи. — И даже взрослым иногда нужно повзрослеть.

Анне ужасно хотелось возразить Энджи… она не пережила большой трагедии, но та, что у нее была, потеряла друга, а не обрела его. Однако она согласилась со своим последним утверждением. Но вместо того, чтобы обсуждать это, она подумала, что должна воспользоваться этой возможностью, чтобы упомянуть о недавних событиях.

— Да, ты права, Энджи. И в этой деревне произошла наихудшая трагедия. Я рада, что вы с Тиной смогли завязать дружбу благодаря этому. Я уверена, что сейчас она должна быть особенно благодарна за это, учитывая, что на прошлой неделе его выпустили из тюрьмы.

— О боже, это ужасная новость, не так ли? — Энджи заговорщически наклонилась к Анне. — Я не люблю говорить вне очереди, — сказала она приглушенным тоном, — и я поклялась, что ничего не скажу здесь сегодня… я не думаю, что это то, о чем жители деревни хотят говорить, но у меня очень плохое предчувствие по этому поводу.

— Насчет Билли?

— Да. Я имею в виду, у него все еще есть свое место в Мейплдоне. Я думаю, он вернется.

— Я тоже об этом думала, — сказала Анна, подражая тихому голосу Энджи. — Но я бы подумала, что ему не разрешат находиться на определенном расстоянии от семьи его жертвы, не так ли?

— Скорее всего, нет, но неужели ты думаешь, что убийца, который провел в тюрьме тридцать лет, будет делать именно то, что ему положено?

Что как раз и беспокоило Анну. Билли, возможно, придется посещать встречи со своим сотрудником службы пробации и соблюдать определенные условия, но она предположила, что на нем не было метки, поэтому в промежутках между этими встречами он мог ходить, куда ему заблагорассудится, пока его не поймают.

— Но ты его не видела и не слышала, а кто-нибудь еще видел?

— Нет, еще нет. Но я держу ухо востро, — сказала Энджи, постукивая указательным пальцем по носу. На долю секунды Анне это показалось смешным, и ей пришлось подавить смех, хотя в глубине души все это не было ни в малейшей степени смешным.

— Ты помнишь ту игру, в которую мы, дети, играли?

— О боже, да. Тук-тук, Джинджер — ты, маленький ужас, тогда изводила Билли до полусмерти.

— Я помню. Как, я уверена, и он.

— На самом деле он неоднократно вызывал полицию. Пэт Верн обычно собирал детей и строго отчитывал их, и все это приносило пользу. Боже, боже, Белла. Если бы вы двое не играли в эту дурацкую игру, может быть…

Энджи замолчала, ее лицо порозовело. Ей не нужно было заканчивать предложение. Анна знала конец. И Анна знала, что Энджи не одинока в своих мыслях.

— Что ж, оглядываться назад — замечательная вещь, Энджи. Как тебе хорошо известно.

Анна ничего не имела в виду под своим комментарием, она просто подумала, что добавит его для пущего эффекта. Но выражение вины на лице Энджи говорило само за себя. Все жители Мейплдона сыграли свою роль в смерти Джони Хейс.

— Ладно, что ж, пора идти дальше. Хочешь чашку чая?

— Два, пожалуйста, и два шоколадных маффина.

Когда Анна ставила чашки и тарелки на стол перед Мюриэл, Лиззи привлекла ее внимание с соседнего столика.

— Держи, мам.

— Ты долго болтала с Энджи. Что-нибудь интересное?

— Не совсем. Правда, я не знала, что она дружит с тетей Тиной.

— Ах, да. Странно, если спросишь меня. Никогда бы не назвала этих двоих друзьями, ни за что в жизни.

— Мне это тоже показалось странным. Но она сказала, что их дружба «выросла из трагедии». — Анна передразнила голос Энджи.

— Хм. Или необходимость держаться вместе.

— Что ты имеешь в виду?

— Ничего, не обращай на меня внимания. Озлобленная старуха. Кислый виноград. Все это, — сказала Мюриэл, махнув рукой.

— Прости, что снова отрываюсь, мам, но я хочу перекинуться парой слов с Лиззи.

— Да, иди. — Мюриэл подняла бровь. — Но отнесись к тому, что она говорит, с щепоткой соли. Она лжет.

Желудок Анны сжался. Что за странные вещи говорит ее мать. Было ли это частью подозрения на слабоумие — говорить странные вещи, вырванные из контекста? Ей нужно было разобраться в этом и как можно скорее записаться на прием к врачу.

— Будет сделано, — сказала она, поворачиваясь и садясь обратно за столик Лиззи.

— Еще раз привет. Извини за то, что мама вела себя немного… странно. — Анна изобразила на лице, как она надеялась, извиняющееся выражение.

— Не беспокойся. Но я действительно думаю, что твоя мать верит, что узнала меня, Анна.

— Она вполне может. Это не так, как если бы Мейплдон был большой деревней… и тогда все жили в карманах друг у друга. Она, вероятно, помнит тебя, хотя ты прожила здесь совсем недолго.

— Но ты нет, не так ли?

— Да. Но поверь мне, я многого не помню из своего детства. Но мы не склонны к этому, не так ли? Я имею в виду, что, став взрослыми, мы мало что помним о том, что было до десяти лет или около того. Лично я с трудом могу даже многое вспомнить о своих подростковых годах.

— О да, я согласна. Но есть кое-что… большее… — Лиззи вертела в руках свою кружку. — Это