– Мне больше нельзя, катером еще управлять. А вот Димка с тобой с радостью выпьет. Правда, Димка?

Митя подавился соленым огурцом, и инспектору пришлось стучать ему кулаком по спине, чтобы выбить из трахеи застрявший кусочек.

– А скажи, дед, – заговорил Леонидыч, когда стаканы вновь опустели, – говорят, будто ты видел чертовщину на водохранилище? Врут, поди?

Дед недоверчиво покряхтел, покашлял. Пожевал губами, глядя на бутылку.

– Нацеди-ка мне еще.

Он опрокинул в себя третью порцию водки, раскурил вонючую папироску и прохрипел убитыми голосовыми связками:

– В бога веруешь, инспехтор?

– Да как сказать…

– Диавол завелся в Истре, – заявил дед. – Чудище водяное.

Митя мигом протрезвел.

– Вы его видели? – спросил он.

Дед Матвей стрельнул на него подозрительным взглядом, будто биолог сомневался в его честности.

– Ты его видел, дед? – поддержал вопрос Леонидыч.

– Видел ли я? – взревел Матвей, покачнувшись на колченогом табурете. – Как тебя сейчас!

– И где?

Матвей вздохнул в голос.

– Неспроста он явился. Знать, время пришло. Только Господь решает…

– Дед, ты о чем?

– …когда кару насылать. – Он безнадежно махнул в сторону Леонидыча скрюченной рукой. – Не веруешь, тебе не понять. Когда грехи у людей свыше меры, он выпускает гнев…

Привстав из-за стола, он повернулся к иконе и размашисто перекрестился:

– Прости меня, Господи! Прости за все грехи мои!

– Где ты видел чудище? – продолжал Леонидыч, раздраженный, что дед все время отвлекается.

– В заводи. – Матвей вернулся на табурет, пыхнул папиросой. – Около «Восхода». С удочкой сидел поутру. Не клевало ни хера… Туман, но берег видать. Слышу – у ивняка плеск. Громко, как веслом по воде. Гляжу туда – а из воды человек высунулся…

– Человек! – поразился Митя.

– Человек? – не поверил Леонидыч.

Дед высокомерно хмыкнул.

– Вот именно. ЧЕ-ЛО-ВЕК! Ручищи огромные. Голова волосами залеплена. Ну, думаю, купается поутру, спорхмен… – Дед пытливо оглядел лица слушателей и эффектно произнес: – Поворачивается – а на спине плавник!

На секунду горницу окутало изумленное молчание.

– И что дальше? – спросил Леонидыч хмуро.

– Дальше-то? Напужался я до усрачки. Сразу понял, хто такой. Ну, думаю, конец мне. Увидит – под воду утащит. Здоровенный черт… Я, значит, за весло. Думаю, подплывет ближе – по башке огрею. Хотя что ему весло! Не проймет. Но ничего другого под руками не было… Стою, значит, жду. Поджилки трясутся. А он – плюх! – и под воду ушел. Только фыркнул напоследок да хвостом по воде опять… Меня, слава те господи, не заметил. Иначе бы к моей старухе на тот свет отправил на свиданьице.

Дед Матвей налил себе и быстро выпил. Леонидыч с сомнением посмотрел на Митю.

– Кто же он такой? – спросил инспектор.

– Фараончик, – объяснил старик, выдыхая алкогольные пары. – Фараончик его звать. Нечистый дух. Человек и рыба – пополам.

– Как русалка, что ль?

Матвей будто не услышал реплики.

– Я от своего деда слыхал, еще до войны, а тот от своего. Рассказ про них. – Старик заговорил одержимо, недобро сверкая глазами из-под кустистых бровей. – В Библии что написано? Когда Моисей с евреями из Египта шел, встало перед ним море. Что делать? Сзади фараон с войском. Нагонит – всех в клочья порубит. Беда! Увидел это Господь и раздвинул воды, чтобы евреи, значит, перешли на другой берег, а над войском фараона воды-то сомкнул. Потонули все – люди, кони, колесницы. Все до единого, все войско… Утопленникам энтим Господь упокоиться не дал. За то, что евреев мучили, в наказанье сделал страшными: голова у них человечья, а тулово рыбье. Руки сделал, как грабли. Голос оставил – глухой, как из бочки…

Мите живо вспомнились рассказы о голосе в прибрежных кустах. Страх пронизал его до костей.

– Фараоновы слуги они, потому и названы – фараончиками, – хрипел дед Матвей. – Положил им Господь обитать в энтом виде до светопреставленья. Вот и рассеялись по миру, ждать своей участи. Попрятались – кто в озеро, кто в реку. Живут в пещере на дне, а питаются людьми. Хватают и тащат себе в логово. Любят они человечину. Для них это как для нас огурчиком солененьким похрустеть. Раньше как говорили, если пошел человек на реку и не вернулся? А, как? Фараончик забрал, во!

– Фараончик, значит, – скептически произнес Леонидыч, разглядывая в просвет мутный стакан.

Матвей хрипло перевел дух.

– Я все думаю, зачем он сейчас-то вылез. Дед говорил, сто лет не являлся, а тут на тебе. Есть одна мысля. Раньше народ божьего гнева боялся, стерегся. А сейчас забыли страх, грешат напропалую. Вот и кара пришла. Потому что сказано к римлянам: возмездие за грех – смерть!

И дед решительно грохнул кулаком по столу. Леонидыч недовольно скривился, но промолчал.

– Скажите, – спросил Митя, – можно его убить?

– Фараончика? Убить? – Матвей агрессивно надвинулся на биолога. – Попробуй. Нет, ты попробуй! А я на тебя посмотрю. Умом он хитрый, как человек, а телом верткий, как рыба. – Он вытянул костлявую руку и больно ущипнул Митю за плечо. – У тебя вот кожа, а у него броня! А силища-то – не ровня твоей!.. Только ты его сначала найди. Ни за что не найдешь. Водного духа захотел найти, видал! Он тебя первый найдет. И всех вас сожрет, всех!!.

Леонидыч с шумным выдохом поднялся из-за стола.

– Пора нам, дед. Спасибо за угощение. Бутылку себе оставь, не пропадет, думаю. Пошли, Димка.

Захмелевший Митя не сразу услышал Леонидыча. Перед глазами ожили картинки из далекого детства…

* * *

Отец учил его плавать с пяти лет. Это было на Яхоти, где стоял дом матери отца, бабушки Вари – тихой старушки, которая потеряла мужа на войне, вырастила двух сыновей и дочь Ангелину. Пляж на реке отсутствовал; его заменяла глинистая рытвина в крутом, поросшем травой склоне. Рытвину называли «купалкой». Заходить в воду там было очень неудобно: илистое дно резко уходило вниз. Для детского плавания вариант не самый подходящий. Но Митя помнил, что учился именно там.

Из тех уроков в голове сохранилось только два образа. Первый: солнце было жарким, а вода ледяной. Второй: отец был большим, как великан; он поддерживал сына под живот, веля грести, не паниковать и не бояться. Но Митя этого не понимал, рвался из рук, едва отец подводил его к глубине, и думал, что никогда не научится этому сложному искусству взрослых. Когда он пойдет в первый класс, то все будут показывать на него пальцем и дразниться, потому что в первом классе плавать умеют все. Эти мысли заставляли его пробовать снова и снова.