Этот любопытный документ удовлетворял всех — французов, потому что теперь весь английский кабинет официально признал существование совместных планов, антивоенную группу, поскольку в нем было указано, что Англия «не связана обязательствами», и самого Грея, который был доволен тем, что ему удалось разработать формулу, спасшую его планы и успокоившую его противников. Добиваться заключения определенного союза, на чем настаивали в некоторых кругах, означало бы, по его словам, «вызвать раскол в кабинете». После Агадира, когда каждый год приносил новый кризис, а тучи на горизонте сгущались, предвещая приближающуюся бурю, совместная работа генеральных штабов стала вестись более интенсивно. Поездки сэра Генри Вильсона за границу участились. Он находил, что новый начальник французского Генерального штаба генерал Жоффр был «отличным, мужественным, спокойным офицером с сильным характером и большой решимостью», а Кастельно — «очень умным и эрудированным». Он разъезжал на велосипеде, продолжая осмотры бельгийской границы, постоянно возвращаясь к излюбленному им месту боев 1870 года в Марс-ла-Тур около Меца, где всякий раз при виде скульптуры «Франция», воздвигнутой в память этих событий, его охватывало чувство боли. После одной такой поездки он записал: «Я положил у ее подножия кусочек карты, бывшей при мне, на которой были отмечены районы концентрации британских сил на территории нашего союзника».

В 1912 году он изучил вновь построенные германские железнодорожные линии, сходившиеся к бельгийской границе в Аахене. В феврале того года разработка совместных англо-французских планов достигла такой стадии, что генерал Жоффр уже смог сообщить Высшему военному совету о своих расчетах на «английские шесть пехотных и одну кавалерийскую дивизию, а также две конные бригады, общей численностью 145 000 человек».

«Ль'Арме «W» — «Армия дубль ве», то есть английские поиска, названные так французами в честь Генри Вильсона, должны были высадиться в Булоне, Гавре и Руане, сконцентрироваться в районе Ирсон — Мобёж и достигнуть полной боеготовности на пятнадцатый день мобилизации. Позднее, в 1912 году, Вильсон присутствовал на маневрах совместно с Жоффром, Кастельно и русским великим князем Николаем, после чего отправился в Россию для переговоров с ее Генеральным штабом. В 1913 году он каждый месяц посещал Париж для совещаний с представителями французского Генерального штаба. Он также наблюдал за маневрами XX корпуса Фоша, охранявшего границу.

Пока Вильсон укреплял и совершенствовал связи с французами, новый начальник британского имперского Генерального штаба сэр Джон Френч попытался в 1912 году возродить идею о независимых военных действиях на территории Бельгии. Осторожное зондирование, проведенное английским военным атташе в Брюсселе, положило конец этим надеждам. Как выяснилось, бельгийцы упрямо придерживались принципа строгого соблюдения своего нейтралитета. Когда английский военный атташе поставил вопрос о возможных совместных мероприятиях и деле обеспечения высадки войск при условии, что Германия первой нарушит нейтралитет Бельгии, ему было сказано, что Англии придется подождать, пока к ней не обратятся с просьбой о помощи. Британскому посланнику, наводившему справки но своим каналам, было сказано, что, если британские войска высадятся до вторжения Германии или без официальной просьбы об этом со стороны Бельгии, ее войска окажут им сопротивление.

Строгое соблюдение бельгийцами принципа нейтралитета подтвердило мысль, которую Англия непрерывно внушала французам: все будет зависеть от того, нарушит ли Германия первая нейтралитет этой страны. Лорд Эшер предупреждал майора Уге в 1911 году: «Никогда, ни под каким предлогом, не допускайте того, чтобы французским военным руководителям пришлось первым пересечь границы Бельгии!» Если они так поступят, Англия уже не сможет выступить на их стороне, если же это сделают немцы, то британские войска начнут военные действия против них. Камбон, французский посол в Лондоне, выразил эту мысль по-другому. Он подчеркнул, что только в случае нападения Германии на Бельгию Франция сможет рассчитывать на поддержку Англии.

Весной 1914 года совместная работа французского и английского генеральных, штабов закончилась составлением настолько тщательно разработанных планов, что каждый батальон знал пункт своего расквартирования и даже место, где его солдаты будут пить кофе. Количество выделяемых французской стороной железнодорожных вагонов, переводчиков, подготовка шифров и кодов, снабжение лошадей фуражом — все эти вопросы были либо решены, либо, как полагали, должны быть урегулированы к июлю. Сам факт того, что Вильсон и его офицеры находились в тесном контакте с французами, тщательно скрывался. Вся работа по «плану W», как называлась обоими штабами переброска британского экспедиционного корпуса, выполнялась в строжайшем секрете и была поручена только десяти офицерам, которые сами печатали на машинках документы, подшивали дела и выполняли другие канцелярские обязанности. Пока военные готовили будущие сражения, политические деятели, укрыв голову одеялом под лозунгом «Никаких обязательств», решительно отказывались вникать в их дела.

Русский колосс оказывал волшебное действие на Европу. На шахматной доске военного планирования огромные размеры и людские резервы этой страны имели самый большой вес. Несмотря на ее неудачи в японской войне, мысль о «русском паровом катке» утешала и ободряла Францию и Англию.

Кавалерийская лавина казаков производила такое сильное впечатление на европейские умы, что многие газетные художники рисовали ее с подробнейшими деталями, находясь за тысячу километров от русского фронта. Казаки и неутомимые миллионы упорных, терпеливых русских мужиков, готовых умереть, создавали стереотип русской армии. Ее численность вызывала ужас: 1423000 человек в мирное время, еще 3115000 при мобилизации составляли вместе с 2000000 территориальных войск и рекрутов 6 500 000 человек.

Русская армия представлялась гигантской массой, пребывающей в летаргическом сне, но, пробужденная и пришедшая в движение, она неудержимо покатится вперед, волна за волной, невзирая на потери, заполняя ряды павших новыми силами. Усилия, предпринятые после войны с Японией, для устранения некомпетентности и коррупции в армии привели, как думали, к некоторому улучшению положения. «Каждый французский политик находился под огромным впечатлением от растущей силы России, ее огромных ресурсов, потенциальной мощи и богатства», — писал сэр Эдуард Грей в апреле 1914 года в Париже, где он вел переговоры по вопросу заключения морского соглашения с русскими. Он и сам придерживался тех же взглядов.

«Русские ресурсы настолько велики, — сказал он как-то президенту Пуанкаре, — что в конечном итоге Германия будет истощена даже без нашей помощи России».

Для французов успех «плана-17» был испытанием сил всей нации и одним из величайших моментов в истории Европы. Чтобы обеспечить прорыв в центре, Франция нуждалась в помощи России, которая оттянула бы на себя часть германских сил. Проблема состояла в том, чтобы заставить русских начать наступление на Германию с тыла одновременно с началом военных действий французами и англичанами на Западном фронте, то есть как можно ближе к пятнадцатому дню мобилизации. Французам, как и другим в Европе, было известно, что Россия физически не в состоянии закончить мобилизацию и концентрацию своих войск к этому сроку, но для них было важно, чтобы русские начали наступление теми силами, которые окажутся у них в готовности. Западные страны были полны решимости принудить Германию вести войну на два фронта с самого начала, стремясь сократить численное превосходство немцев по отношению к своим армиям.