— Я вышла за него не из-за его внешности.

Лэнди обернулся и уставился на нее. Ну до чего же странная женщина, подумал он, с этими своими большими глазами и угрюмым, обиженным выражением. Черты ее лица когда-то, должно быть, весьма приятные, совсем уже истерлись. Уголки рта опустились, щеки сделались дряблыми и отвислыми, и создавалось такое впечатление, будто и все лицо медленно, но верно кривилось все эти долгие годы безрадостной семейной жизни. Какое-то время они шли молча.

— Не спешите, когда войдете в палату, — сказал Лэнди. — Он не узнает, что вы пришли, пока вы не склонитесь прямо над его глазом. Глаз всегда открыт, но он совсем не может им двигать, поэтому поле зрения очень узкое. Сейчас он смотрит прямо в потолок. И, конечно же, он ничего не слышит. Мы можем разговаривать между собой сколько нам вздумается… Сюда, пожалуйста.

Лэнди открыл какую-то дверь и провел ее в небольшую квадратную комнату.

— Слишком близко я не буду подходить, — сказал он, положив ладонь на ее руку. — Постойте пока немного рядом со мной и осмотритесь.

На высоком белом столе посреди комнаты стоял белый эмалированный сосуд размером с умывальную раковину, и от него отходило с полдюжины тонких пластмассовых трубочек. Трубочки соединялись с целой системой стеклянных труб, и было видно, как кровь бежит к аппарату искусственного сердца и из него. Сам аппарат издавал мягкий ритмичный пульсирующий звук.

— Он там, — сказал Лэнди, указывая на сосуд, который стоял так высоко, что она ничего не видела. — Подойдите чуть ближе. Но не слишком близко.

Они шагнули вперед.

Вытянув шею, миссис Перл увидела неподвижную поверхность какой-то жидкости, наполнявшей сосуд. Жидкость была прозрачная, и на ее поверхности плавала овальная капсула размером с голубиное яйцо.

— Это и есть глаз, — сказал Лэнди. — Вы его видите?

— Да.

— Насколько мы можем судить, он по-прежнему в прекрасном состоянии. Это его правый глаз, а пластиковый контейнер имеет линзу, подобную той, что была у него в очках. В настоящий момент он, пожалуй, видит так же хорошо, как и раньше.

— Что толку смотреть в потолок, — сказала миссис Перл.

— Насчет этого не беспокойтесь. Мы разрабатываем целую программу, чтобы не дать ему скучать, но не хотим спешить.

— Дайте ему хорошую книгу.

— Дадим, дадим. Вы хорошо себя чувствуете, миссис Перл?

— Да.

— Тогда давайте подойдем еще поближе, и тогда вы сможете увидеть его целиком.

Когда они оказались лишь в паре ярдов от стола, она смогла заглянуть прямо в сосуд.

— Ну вот, — сказал Лэнди. — Это и есть Уильям.

Он был гораздо больше, чем она представляла себе, и более темного цвета. Со всеми этими складками и бороздками, тянувшимися по поверхности, он напоминал ей не что иное, как соленый грецкий орех. Она видела обрывки четырех крупных артерий и двух вен, отходивших снизу, и то, как они аккуратно подсоединены к пластмассовым трубочкам; с каждой пульсацией аппарата искусственного сердца трубки одновременно чуть заметно вздрагивали, проталкивая кровь.

— Ваше лицо должно находиться прямо над глазом, — сказал Лэнди. — Тогда он вас увидит, и вы сможете улыбнуться ему и послать воздушный поцелуй. Будь я на вашем месте, я бы сказал ему что-нибудь приятное. Он, правда, вас не услышит, но я уверен, что основную мысль схватит.

— Он терпеть не может, когда ему посылают воздушные поцелуи, — заметила миссис Перл. — Если не возражаете, я поступлю так, как сочту нужным.

Она подошла к краю стола, потянулась вперед, пока ее лицо не оказалось прямо над сосудом, и заглянула прямо в глаз Уильяма.

— Привет, дорогой, — прошептала она. — Это я, Мэри.

Глаз, блестевший, как и прежде, глядел на нее неподвижно и несколько напряженно.

— Как ты, дорогой? — спросила она.

Пластмассовая капсула была совершенно прозрачная, так что видно было все глазное яблоко. Зрительный нерв, соединявший его заднюю сторону с мозгом, был похож на короткую серую макаронину.

— Ты себя хорошо чувствуешь, Уильям?

То, что она заглядывает мужу в глаз и не видит при этом его лица, вызвало у нее странное ощущение. Видеть она могла только глаз; на него она неотрывно и смотрела, и глаз мало-помалу все увеличивался в размерах, пока не стал чем-то вроде лица. Белая поверхность глазного яблока была испещрена сетью крошечных красных сосудов, а в ледянисто-голубой радужной оболочке от зрачка в центре расходились три или четыре довольно красивые темноватые жилки. Зрачок был черный, с одной стороны искрился отблеск света.

— Я получила твое письмо, дорогой, и сразу же пришла к тебе, чтобы узнать, как ты себя чувствуешь. Доктор Лэнди говорит, что у тебя все просто замечательно. Наверное, если я буду говорить медленно, ты сможешь по движению моих губ понять кое-что…

Не было никакого сомнения в том, что глаз следил за ней.

— Они вовсю стараются, чтобы тебе было лучше, дорогой. Чудесный аппарат все время качает кровь, и я уверена, что он гораздо лучше изношенных дурацких сердец, которые есть у нас, у людей. Наши сердца в любую минуту могут отказать, твое же будет работать вечно.

Она внимательно рассматривала глаз, пытаясь понять, что же в нем было необычного.

— Выглядишь ты отлично, дорогой, просто отлично. Я и правда так думаю.

Никогда его глаза не казались ей такими красивыми, как этот, отметила она про себя. От него исходила какая-то нежность, какая-то отзывчивость и доброта — качества, которых она не замечала прежде. Может, все дело в точке в самом центре — в зрачке? Зрачки у Уильяма всегда были похожи на крошечные черные булавочные головки. Они сверкали, пронизывали тебя насквозь и тотчас же распознавали, как ты намерен поступить и даже о чем думаешь. Между тем глаз, на который она сейчас смотрела, был нежный и добрый, как у коровы.

— Вы вполне уверены, что он в сознании? — спросила она, не поднимая головы.

— О да, абсолютно, — ответил Лэнди.

— И он меня видит?

— Разумеется.

— Разве это не замечательно? Думаю, он удивляется — что же с ним произошло?

— Вовсе нет. Он прекрасно знает, где он и почему. Этого он никак не мог забыть.

— Вы хотите сказать, что он знает, что находится в сосуде?

— Конечно. И будь у него дар речи, он бы, наверное, вот прямо сейчас запросто с вами побеседовал. Насколько я понимаю, в умственном отношении Уильям, находящийся здесь, и тот, которого вы знали дома, совершенно не отличаются друг от друга.

— О боже, — произнесла миссис Перл и умолкла, чтобы осмыслить этот удивительный факт.

Вот что, подумала она про себя, осмотрев со всех сторон глаз и этот огромный серый мясистый грецкий орех, который так безмятежно лежал под водой. Не вполне уверена, что он мне нравится таким, какой он есть, но я, пожалуй, смогла бы хорошо ужиться с таким вот Уильямом. С этим я смогу управиться.