Всю неделю агитаторы и добровольцы на улицах и в соцсетях анонсировали — площадь Революции, площадь Революции. Митинг назначен на субботу на два часа дня. В митинге пообещало принять участие несколько десятков тысяч людей. Если сейчас, за сутки до митинга, объявить, что он переносится хоть в пространстве, хоть во времени, все равно найдутся тысячи мирных и законопослушных людей, которые не услышат о переносе и придут в два часа на площадь Революции. Где, если митинг будет перенесен, этих людей будет ждать ОМОН, готовый относиться ко всем, как к экстремистам, участвующим в запрещенном митинге.

И когда от треска проломленных полицейскими дубинками голов заложит уши даже у глухих, нам скажут, что виноваты в случившемся — те, кто позвал людей на митинг. На, напомню, давно и тихо санкционированный по заявке Удальцовых и Митюшкиной митинг. Который мог бы состояться без происшествий, если бы не эта суета с ремонтными работами, ледяными теремками и псевдокомпромиссными предложениями о переносе.

Никто не знает, что случится завтра, но ключи от всех возможных вариантов развития событий лежат в сейфах мэрии и Кремля.

18 января 2012. Неплохо зная Дмитрия Быкова, я могу сказать, что его слова о скором создании партии, выражающей интересы среднего класса, могут значить что угодно. Характер Быкова, его темперамент, устроен так, что он с одинаковым упоением может одновременно писать роман, спорить с кем-то в ЖЖ и инструктировать Михаила Ефремова по поводу интонации, с которой актеру следует читать очередное стихотворение из цикла «Гражданин Поэт».

Партийное строительство легко уместится в системе координат Быкова — в конце концов, мы видели его в роли ведущего телевизионных ток-шоу, а это занятие почти не отличается от председательской роли на каком-нибудь партийном заседании.

Борис Акунин, про которого было известно, что он не только пишет детективы, но и имеет достаточно ясную гражданскую позицию, которая до недавних пор выражалась, впрочем, чаще всего в монологах положительных героев его романов — Акунин, который когда-то придумал Эраста Фандорина, теперь придумал «Лигу избирателей». Так и не сдавший мандат депутата Госдумы Илья Пономарев, собравший в своем «Гражданском комитете», кажется, всех лидеров всех микроскопических левых и правых объединений — многим оппозиционным лидерам он кажется провокатором, пытающимся возглавить протестное движение, но и он, безусловно, в своем праве, — протестное движение устроено так, что возглавить его вопреки его воле невозможно, а экспериментировать с организационными формами — в любом случае полезно, потому что любой неудачный эксперимент так же важен, как и удачный — спросите у любого ученого.

Акунин, Быков, участники группы Пономарева и еще очень многие люди, в ряду которых я бы выделил идеолога журнала «Афиша» Юрия Сапрыкина, сыгравшего ключевую роль в организации двух декабрьских митингов, а в предыдущие годы — фактически придумавшего в своем журнале целое поколение, которое многие до сих пор называют хипстерами — это, в общем, и есть те политики, деятельность которых сегодня определяет будущее страны на годы вперед.

У Быкова нет должностей, политических титулов и депутатских мандатов, но если именно он понесет в мэрию заявку на шествие 4 февраля — это это не странная случайность, а вполне естественное развитие событий.

Даже своими стихами, которые на протяжении последнего года читал актер Ефремов, Быков сделал для повышения политической активности россиян несравнимо больше, чем любой партийный лидер. Формально далекие от политики люди превратились сегодня в гораздо более важных игроков, чем все 450 депутатов Государственной думы во главе с ее спикером Сергеем Нарышкиным.

Звучавшие на митингах в декабре требования пересмотра итогов думских выборов сегодня почти затихли, но это уже не имеет значения. Настоящим парламентом уже стали вот эти лиги и инициативные группы — политической реальности в них уже гораздо больше, чем в Охотном ряду, где заседают боксер Валуев и сериальная звезда Кожевникова.

6 марта 2012. 10 декабря прошлого года на Болотной площади я встретил знакомого польского журналиста Вацлава Радзивиновича, он сильно старше меня, буквально в отцы мне годится, и он сказал мне, что он очень рад присутствовать на этом митинге, потому что это то ли седьмая, то ли восьмая революция в его жизни. Я понимающе переспросил о предыдущих: Украина, Грузия, Сербия или более ранние Чехословакия и Румыния? Он ответил: «Нет», — и начал перечислять — 1970 год, Варшава, 1970 год, Гданьск и далее вплоть до победы «Солидарности» в 1989 году.

Я потом рассказывал эту историю коллегам как пример такого почти пародийного преувеличенного патриотизма, свойственного некоторым полякам. Сегодня я смотрю на эту историю уже совсем не как анекдот, и встретив того же журналиста на Пушкинской площади, я сказал ему, что, наверное, происходящее сейчас в Москве похоже на польские волнения в начале семидесятых, когда до настоящих перемен остается еще почти двадцать лет, и впереди еще и Ярузельский с военным положением, и достаточно скучный и кропотливый процесс гражданской самоорганизации. Поляк ответил, что я пессимист, и что если сравнивать с Польшей, то в России сейчас, может быть, 1983 год. Ну, хорошо, может быть, пускай будет 1983-й, до настоящих перемен все равно еще далеко.

И это вчера, кажется, почувствовали все; один из ораторов на Пушкинской сформулировал это осторожно, мол, протестующие немного переоценили свои силы. Наверное, что-то похожее чувствовала Золушка, когда ее карета превратилась в тыкву. Не знаю, в какой мере действия протестующих были спонтанными, а в какой спланированными, но выглядело все как такое дружное возвращение в те времена, которые были до декабря.

Удальцов залезает в фонтан и не хочет из него уходить? Это ровно то, чем Удальцов занимался как минимум последние пять лет. Протестующие с Пушкинской идут на Триумфальную? Как будто ноги сами ведут их в главное протестное место позапрошлого года, где немногочисленность митингов компенсировалась жестокостью ОМОНа. И, собственно, ОМОН, совсем не похожий на ту вежливую и предупредительную полицию, к которой с декабря участники митингов успели привыкнуть на Болотной и проспекте Сахарова.

Я не готов назвать чувство разочарования всеобщим. Вот, например, Борис Немцов, которого я видел уже ночью возле ОВД, в котором оформляли протоколы на задержанных, полон оптимизма и обещает еще митинговать, митинговать и митинговать. Но в любом случае чувство разочарования очень распространено среди тех, кто был на Пушкинской или даже предпочел вообще на нее не ходить из тех же разочарованных соображений. Наверное, это чувство оправданно, но очень бы хотелось, чтобы, прощаясь со скопившимися за эти три месяца иллюзиями, люди, которые ходили митинговать, не записали бы в иллюзии свои настоящие, а не придуманные достижения.

Иллюзией совершенно точно нельзя назвать, например, массовое участие самых разных людей в выборах в качестве наблюдателей. Такого раньше не было вообще никогда, а сегодня выражение «член избиркома с правом совещательного голоса» звучит так же обыденно, как если бы речь шла о походе в кино. И, между прочим, у любого жизненного опыта есть очень правильное и полезное свойство — он никогда никуда не исчезает.