— Вольный город Новгород! Пришел я к тебе не с дружиной и войной, а с миром и низким поклоном. Я пришел к тебе за помощью и советом… — И тут Василий Васильевич вспомнил, что не обнажил голову перед новгородцами, как того требовал обычай, шлем его показался ему неимоверно тяжелым. Но он князь! Он Рюрикович! Разве подобает князю, избранному самим Богом, обнажать голову перед смердами? Пусть это даже новгородцы. — Помоги мне, Новгород, отобрать стол московский у давнего моего недруга Юрия Дмитриевича, снаряди для меня дружину! Ну, а внакладе я не останусь, отблагодарю тебя сторицей! — Вече молчало. — Разве Новгород не помнит того добра, какое делал ему отец мой, Василий Дмитриевич, отстаивая от шведов и ливонцев! Разве мало московитов полегло под стенами Новгорода?! Я не хочу быть вам старшим братом. Я буду относиться к вам так, как это делал мой батюшка Василий Дмитриевич! А если и была когда-то между нами какая-то беда, прошу покорнейше прощения. На то только Бог вам и судья! — Князь спустился со степени, смешался с толпой, только княжеские бармы и отличали его от стоявших бояр.

На степень взобрался вихрастый детина, расшитая рубаха выдавала в нем мастерового.

— За помощью к нам пришел великий князь, а гордыню норовит впереди себя выставить. Шапку перед вольными людьми постеснялся снять. А может, он сраму боится? Только мы ведь не холопы, каждый сам себе хозяин! Бывало, мы указывали на порог князю и приглашали другого… — Порыв ветра взъерошил кудри детины, и он стал похож на воинственного петуха. — А для нас один господин — Великий Новгород!

Новгородцы тревожно загудели:

— Чего нам Москва?! Мы сами по себе! У Москвы свои заботы!

Детина откинул кудри, глубоко за пояс заткнул шапку и продолжал:

— Ты нас, князь, не неволь! Не привыкли мы к этому. И нужды в том особой нет, чтобы рать новгородскую собирать. Это твое домашнее дело, вот с дядей один и разбирайся! Если бы помощь от татар просил или от латинян, тогда отказа бы не получил. Первым бы я в ополчение пошел! А здесь расходятся наши пути-дорожки!

Детина давно уже спрыгнул на брусчатник, а новгородцы продолжали тревожно гудеть:

— Верно говорит! Не пойдем к Москве. Чего зазря животы класть! Юрий Дмитриевич никогда зла Новгороду не желал!

— Юрий Дмитриевич с Новгородом в мире был!

Ясно стало Василию, что помощи от Великого Новгорода не видать. Ох уж этот Господин Великий Новгород! Только одна досада от него. Орут каждый свое, не считаясь с чином. Такое в Москве невозможно.

Покинул великий князь вече, а слова новгородцев еще долго звучали в ушах, беспокоя.

Вечером к Василию пришел Кондрат и, словно винясь, завел разговор:

— Не моя это воля, слышь, князь. Я всего лишь посадник новгородский. Захотело вече — избрало меня, а пожелает, так и взашей за ворота выкинет. Вече всему господин! Думаешь, князь, просто нам кровь русича пролить? Ой как трудно! Так что не обессудь, государь, и помощи от нас не жди. В Новгороде можешь жить сколько захочешь. В обиду тебя не дадим. — Кондрат надел шапку, постоял и добавил: — Может, тебе в Нижний идти, авось не откажут там.

Василий остался один, через грязно-мутное стекло тускло пробивался дневной свет. В комнату вошел Прошка:

— Государь Василий Васильевич, письмо тебе от Ивана Можайского.

Свое послание Ивану Можайскому великий князь отправил сразу, как только прибыл в Великий Новгород. Все это время он с нетерпением дожидался ответа, от которого, быть может, зависела не только личная его судьба, но и участь великого московского княжения. Сейчас, получив весть от двоюродного брата, он боялся услышать правду.

— Читай! — протянул великий князь послание верному слуге.

— «Государь мой и старший брат князь Василий Васильевич Московский, живи в здравии. Спасибо тебе за послание, не забываешь ты меня своей заботой…»

— Читай дальше, суть хочу слышать!

— «Матушка шлет тебе поклон, справляется о твоем здоровии…»

— Главное читай! — сжал кулаки князь.

Прошка отыскал глазами то, чего ожидал услышать великий князь.

— «Государь мой, князь великий Василий Васильевич, где бы я ни был, всюду слуга твой верный. Но сейчас, прости, не могу пойти за тобой. Силой мне грозит Юрий Дмитриевич! Отписал мне третьего дня, что, если я за тебя вступлюсь, пойдет на меня войной. Но теперь нельзя терять мне свою отчину. Не хочу, чтобы матушка скиталась по чужим дворам неприкаянной. Прости меня, государь, на том кланяюсь тебе низко».

Растерял величие московский государь, будто его и не бывало. А бояре? А что с них взять! Служат тому, кто посильнее, вот только Прошка один и остался, да и то потому, что безродный и без племени.

— Что делать будем, великий князь?

Василий Васильевич посмотрел на двор, где молодка сыпала зерно набежавшим курам, и отвечал честно:

— Не знаю.

Неделю стольный град выдерживал натиск дружины Юрия Дмитриевича. Среди осаждавших был здесь и полк Ивана Можайского.

Воевода московский, Роман Иванович Хромой, плевал со стен на головы гонцам галицкого князя Юрия Дмитриевича и отворять ворота не велел. А потом, когда воевода, сраженный, упал, московские бояре распахнули ворота и вышли навстречу сыну Дмитрия Донского, держа в руках хлеб-соль.

Смилостивился Юрий Дмитриевич: простил всех бояр, а отважного воеводу повелел отпаивать травами.

Великих княгинь Юрий Дмитриевич видеть не пожелал. Приказал их вести по улицам через весь город. Горожане отворачивались, смотрели себе под ноги, не желали видеть позор Марии Ярославовны и Софьи Витовтовны. Не пряча лиц, они пешком прошли до самых ворот, где их уже дожидалась колымага, чтобы отвезти великих княгинь в заточение в монастырь в город Звенигород.

У самых ворот Марья Ярославовна посмела потревожить свекровь вопросом:

— Матушка, может, Василий забыл про нас?

Софья Витовтовна строго посмотрела на сноху и зло оборвала:

— Ты чего такое говоришь! Как это московский князь может о матушке и жене своей забыть? Не время ему сейчас! Вот соберется с силами, тогда… тогда и вернется в Москву. Подмогу он ищет, чтобы совладать с Юрием. Не старые времена, бояре новому князю служить не станут. А еще я брату отпишу. Не будет он к себе Юрия принимать. Вот попомнишь мое слово, один Юрий останется!

Мария Ярославовна ни о чем более не спрашивала. Хотела она поделиться с ней тайным, но удержалась. Охладел к ней Василий Васильевич, не желает ее. Завелась у великого князя зазноба с синими глазами в боярском тереме. И Мария приняла свою судьбу покорно. Как же пойдешь против мужниной воли? Видно, не сумел московский князь устоять против соблазна, вот и кружит, злодейка, ему голову, зельем приваживает.

Земля всегда полна слухов. Мария знала и о том, что сперва Василий Марфе обещал жениться, об этом у московского князя и договор с Иваном Всеволжским был. Да вот Софья Витовтовна настояла на своем. Однако синие глаза прочно приворожили Василия Васильевича, и, видно, не сыскать наговора, который мог бы вытравить эту болезнь.