Стены были сплошь покрыты шпалерами.

Эти высокохудожественные ковры, по мотивам своих произведений, выпускал конечно же Буше. Они ткались на принадлежащей ему мануфактуре и особенно ценились за то, что их можно стирать. В условиях тотальной антисанитарии и моды на содержание собачьих свор прямо во дворце, вельможам пришлись по вкусу картины, которые можно стирать.

Высокие полуколонны с пышными капителями, в форме виноградных гроздей, на уровне человеческого роста потемнели, а наверху были порядочно засижены мухами. Хрустальная люстра над столом при каждом порыве сквозняка покачивалась, посыпая стол пылью. Госпожу Эйфор-Коровину более всего поразил паркет. Прихотливый орнамент, с необыкновенным искусством выложенный из четырех разных пород дерева.

Вошли слуги в бархатных ливреях с золотым шитьем и пышных париках с косичками. Каждый нес на серебряном подносе по фарфоровому предмету. Супницы, сотейники, блюда. На обед подали фасолевый суп, тушеную фасоль и пирог с фасолью. Госпожа Эйфор-Коровина воззрилась на все это кулинарное разнообразие, постучала пальцами по столу.

— Больше ничего нет? — желудок потомственной ведьмы не выносил фасоли. Ни вареной, ни тушеной, ни печеной.

— Гороховая похлебка, госпожа Гурдан, — почтительно ответил старший лакей.

— А еще? — потомственная ведьма нахмурилась.

Похоже, что в этом перемещении с продуктами не очень. Ариадна Парисовна с наслаждением вспомнила первую повинность по исправлению кармы Любы Вербиной, и сглотнула слюну. Вот уж где был стол!

— Чечевичная каша, госпожа Гурдан, — поклонился лакей.

— Черт возьми! Есть что-нибудь кроме бобов? — госпожа Эйфор-Коровина пожалела, что не приобрела колбасы по дороге и мысленно начла прикидывать, когда в Париже появится первый «Макдональдс», спасение туриста от любой «национальной» кухни.

Конечно, может кому-нибудь по прибытии в иностранные государства и нравится пробовать всякую гадость, но только не Ариадне Парисовне! Причем эта закономерность касалась любой страны, куда прибывала потомственная ведьма в составе туристической группы, или же в одиночку. В Германии, столкнувшись со свиными ножками, к которым в качестве гарнира прилагался килограмм квашеной капусты, госпожа Эйфор-Коровина на следующий день уже искала глазами знакомую букву «М».

В Австрии, натрескавшись местных шоколадных тортов до глюкозного криза, Ариадна Парисовна мечтала только об одном — кусочках куриного филе в кляре. Таиланд встретил потомственную ведьму саранчой во фритюре, скорпионами на гриле, крокодиловым супом и вялеными скатами. После всей этой «экзотики» луковые колечки «Бургер Кинга» показалась деликатесом, а куриные крылышки «КФК» — чем-то заоблачно прекрасным для желудка После того, как в Бразилии Ариадна Парлсовна получила на десерт обезьяньи мозга, у нес окончательно пропала тяга к любой «национальной» кухне, кроме американской. Рубленая котлета между двумя булками, сдобренная маринованным луком, огурчиком и кетчупом — вот самое сбалансированное питание для жителя мегаполиса, а в качестве десерта — стакан сладкой газировки. Глядя на «бобовое» разнообразие образца 1746 года, госпожа Эйфор-Коровина окончательно приуныла. Разочарование ее можно понять. Даже некоторые исследователи предполагают, что наши предки питались исключительно парным мясом с экологически чистыми овощами (и, видимо, поэтому редко доживали до сорока…).

— Простите, госпожа Гурдан, но вы же сами… — старший лакей прижал руки к груди и начал оправдываться. — Вы же сами просили!

— Ну… а теперь я передумала! — нашлась потомственная ведьма.

Мамаша Пуатье не сводила с Ариадны Парисовны подозрительного взгляда.

— Я могу отдать распоряжение, чтобы повар приготовил рябчиков… Они, правда, к ужину, но…

— Рябчиков? Отлично, когда они будут готовы? — осведомилась потомственная ведьма.

— Через полчаса, — лакей согнулся пополам и начал быстро пятиться к двери. Как только он оказался за ней, то бросился со всех ног в кухню, чтобы успеть подать через полчаса обещанных рябчиков.

Мамаша Пуатье молча придвинула к себе супницу, лакей за ее стулом тут же нагнулся и приподнял крышку. Густой пар ударил женщине в нос. Так как она ничего не ела со вчерашнего дня, то чуть было не лишилась сознания.

— Чесночная, на копченых бараньих ребрах… — сладостно вымолвила она и нетерпеливо кивнула лакею.

Тот схватил фарфоровый половник, лежавший в горячей похлебке и начал быстро класть ее в тарелку Пуатье-старшей. Другой лакей открыл хлебное блюдо.

— Белые булки! — восхищенно вздохнула мамаша Пуатье. Сил соблюдать приличия у нее уже не осталось, поэтому она кивнула Ариадне Парисовне и скороговоркой произнесла, — раз вам не нравится, я, пожалуй, начну…

И нетерпеливо сунула в рот полную ложку.

Вера Николаевна сглотнула слюну, глядя с каким аппетитом Пуатье-сгаршая отрывает куски от булочки и лопает горячий суп. Бросив виноватый взгляд на Ариадну Парисовну, которую явно отчаянно мутило от начатого присутствующими поедания фасоли, мадам Савина тоже потянулась за супницей. Лакей, стоявшей за спинкой стула Веры Николаевны, моментально встрепенулся, снял крышку, поклонился, присел и аккуратно влил в расписную тарелку из белоснежного фарфора половничек коричневой, густой массы.

Мадам Савина зажмурилась, чтобы не смотреть на пищу, а только чувствовать ее запах. Запах был восхитительный, а вид, конечно, не задался…

Ариадна Парисовна отвернулась, весь аппетит у нее пропал, но она стоически дожидалась своих рябчиков.

Двери отворились и вошел лакей, чинно объявивший.

— Граф Максимилиан де Полиньяк! Желает присовокупиться к обеду… тут лакей понял, что оговорился по Фрейду, и поспешно исправился, присоединиться к обеду!

Мамаша Пуатье поперхнулась и замахала руками Ариадне Парисовне.

— Не-е-ет! — прошипела она. Весь рот у нее был в фасолевом супе.

Госпожа Эйфор-Коровина поморщилась.

— Не пускайте его сюда! — продолжала шипеть Пуатье-старшая.

Ариадна Парисовна пожала плечами. В конце концов, не она в этом доме хозяйка.

Лакей принял молчание за согласие, а возникший ажиотаж его даже позабавил.

— Старухи аж перевозбудились, — шепнул он де Полиньяку, принимая у него из рук шляпу и шпагу Двери распахнулись настежь.

Вера Николаевна подняла глаза и замерла с открытым ртом, откуда выпала непрожеванная фасоль.

В дверях стоял Максимилиан де Полиньяк. Его черные длинные волосы были красиво завиты и уложены на манер «Allonge», фигуру плотно облегал шелковый камзол, украшенный тонким золотым шитьем. Несколько золотых цепей с большими медальонами образовывали на его груди прихотливый рисунок. Плотно обтянутые чулками, мощные икры выглядели очень напряженными, благодаря изящным кожаным туфлям с пряжками. Зеленые глаза остановились на мадам Савиной и полыхнули страстным огнем.