…Казалось, что эта страстная бабская мольба до глубины души растрогала «горячо любимого» героя. Нахмурившись, он окинул орлиным взглядом бухту, ища в ней голландский бриг, который должен был уйти в Амстердам с грузом кож и табака. И лишь где-то далеко в пенящемся море ему удалось разглядеть небольшой белый парус. Он успел уйти довольно далеко за рифы, которые служили естественными стражами цитадели.

– Моя киска там… – лицо француза побледнело, он пристально всматривался в море, а затем, не сдерживая более своего мерзкого темперамента, заорал на ни в чём не повинного старика: – Где же ты шлялся до сих пор, чёртова образина? Почему только сейчас явился? Кому показывал это письмо? Отвечай, убью!

Перепуганный непонятным взрывом ярости, бедный мулат со страху не мог дать какие-либо внятные объяснения.

Злобно оскалив зубы, Левасер схватил несчастного за горло и, подняв над головой, дважды ударил затылком о планшир. Старику хватило и первого удара…

– Выбросить эту дохлую дрянь за борт! – жёстко приказал негодяй. – Поднимайте якорь. Мы идём в погоню за голландцем.

– Без балды, капитан. А в чём дело? – на плечо Левасера легла рука его лейтенанта – Каузака, плотного, коренастого, толстопузого и кривоногого бретонца, более похожего на французского бульдога.

Пересыпая свой рассказ непристойной матерной бранью на всех языках, Левасер гордо сообщил ему, что он намерен предпринять.

Каузак неуверенно поскрёб неделю не бритый подбородок:

– Догонять мирный голландский бриг? На фига? Нам никто этого не позволит!

– Какой дьявол может мне помешать? – вне себя от гнева и изумления вскричал Левасер.

– Допустим, твоя собственная команда. Ну, а кроме нас есть ещё капитан Блад.

– Никакого Блада я не боюсь…

– А следует, знаешь ли! У него превосходство в силе, в мощи огня и в людях, и он скорее потопит нас, чем позволит без всякого повода разделаться с голландцами. Я ведь предупреждал, что у этого капитана свои закидоны, он не любит пачкать руки каперством.

– Да? Может, он ещё приплачивает тебе двойное жалованье? – заскрежетал зубами Левасер.

Не спуская глаз с далёкого паруса, он уже проклинал в душе своё содружество с Питером, одновременно прикидывая, как бы ему ловчее обмануть компаньона. Каузак говорил правду: капитан Блад ни за что не позволит напасть на дружественное голландское судно. Но ведь это можно сделать и в его отсутствие? Ну а после того, как всё закончится, ему придётся согласиться с Левасером: все свидетели на дне, поздняк метаться…

Не прошло и часа, как «Арабелла» и «Ла Фудр» подняли якоря и вышли в море. Капитан Блад был удивлён, что Левасер повёл свой корабль несколько в иную сторону, но вскоре «Ла Фудр» лёг на ранее оговоренный курс, которого держалось, кстати сказать, и одетое белоснежными парусами судно, бегущее к горизонту.

Голландский бриг был виден в течение всего дня, хотя к вечеру он уменьшился до едва заметной точки размером с булавочную головку на безбрежной глади океана. Курс, которым должны были следовать Блад и Левасер, вёл на восток, вдоль северного побережья острова Гаити.

Всю ночь «Арабелла» тщательно придерживалась этого направления, но пиратский «Ла Фудр» под покровом темноты, подняв на реях все свои паруса, резко смылся, повернув на северо-восток.

– Может, всё-таки не надо? Нас не поймут, – трусоватый Каузак ещё раз пытался образумить исполненного самовольства Левасера.

– Чёрт бы побрал твою драную душу! – отмах-нулся заносчивый капитан. – Судно остаётся судном, безразлично – голландское оно, немецкое, русское или испанское. Наша главная задача – это захват кораблей, считай, что всем достаточно этого объяснения!

Лейтенант собирался сказать, что вот на русские корабли уж точно не стоило бы нарываться, но промолчал. В конце концов, понимая, что предметом вожделений Левасера является не сам корабль, а лишь девушка на его борту, он мрачно сплюнул с кормы в проплывавшего дельфина. Не попал, что ещё более ухудшило его настроение, но приказ есть приказ, и, ковыляя на кривых ногах, бретонец побрёл отдавать команде необходимые распоряжения.

Уже на рассвете грозный «Ла Фудр» оказался на расстоянии одной морской мили от мирного «Джонгроува».

Младший брат мадемуазель д’Ожерон, с ходу опознавший пиратский корабль Левасера, деликатно выражаясь, не на шутку за…волновался. На «Джонгроуве» подняли дополнительные паруса, однако Левасер, чуть свернув вправо, дал предупредительный выстрел перед носом брига.

Храбрый, но не меткий голландец открыл ответный огонь, и пушечные ядра его кормовых пушек местами пробили пиратские паруса. Пока суда шли на сближение, «Джонгроув» успел сделать ещё один залп, но толку от этого было – один пшик…

Пять минут спустя абордажные крюки крепко пришвартовали корабли борт к борту, и корсары с дикими криками начали перепрыгивать с палубы «Ла Фудра» на шкафут голландского судна. Это было легче, чем отобрать у ребёнка конфету…

Капитан «Джонгроува», побагровев от гнева, ринулся к пирату, требуя объяснений:

– Как фы смеете, месье Лефасер! – кричал голландец, топая ногами. – Это неслыканная наклость! Что фы запыли на моём корапле?

– Ах, мон ами, мне нужно только то, что у меня украли. Но раз вы первыми открыли огонь, повредили мой нежный «Ла Фудр» и, кажется, даже убили четыре-пять-шесть человек из моей команды, то я забираю ваш дурацкий бриг в качестве военного трофея!

Стоя у перил кормовой рубки, романтичная дура мадемуазель д’Ожерон, затаив дыхание, восхищалась своим возлюбленным. Вообще-то, она и сама была достойна внимания: высокая, стройная девушка, обещавшая стать восхитительной женщиной; чёрные волосы; гордое лицо цвета слоновой кости; большие глаза, лучащиеся самыми искреннейшими чувствами. И маленький, как у канарейки, мозг…

– Он просто няшка, чудо какой кавайный, ми-ми-ми!

Властный, смелый и дерзкий, Левасер казался ей в эту минуту идеальным воплощением мужчины. Французский пират с утробным рыком бросился к девушке, но голландский капитан раскинул руки, пытаясь задержать негодяя. Левасер взмахнул топором не задумываясь, раскроив голландцу череп так, что мозги брызнули наружу. Нетерпеливый любовник потоптался на тёплом трупе, а мадемуазель д’Ожерон в ужасе отпрянула в сторону.

Левасер взбежал к ней по ступеням наверх и, отбросив в сторону окровавленный топор, широко раскрыл объятия, прижимая к груди отвоёванную возлюбленную. Но она вдруг съёжилась от страха…

– О, наконец-то ты моя! Моя, моя, моя, несмотря на все глупые запреты твоего папочки! – напыщенно воскликнул её герой.

Девушка же, упираясь изо всех сил, едва слышно шептала:

– Зачем вы его убили?

Но подлец-любовник лишь громко рассмеялся и, подобно греческому божеству, милостиво снисходящему к простому смертному, пафосно произнёс:

– Пусть его смерть будет предупреждением для всех, кто осмелится стать между нами!

Этот внешне блестящий и по-театральному пошлый жест так очаровал Мадлен, что она, отбросив в сторону свои страхи, покорилась своему «спасителю». Перебросив девушку через плечо, словно косулю на охоте, он под торжествующие и сальные шуточки своих людей легко перенёс драгоценную ношу на «Ла Фудр». Её отважный брат попытался вмешаться в эту романтическую сцену, но