— Чудак! — нахмурившись, проводил его взглядом несколько пришедший в себя викарий. — Он убирает церковь, потому что, как он утверждает, чувствует в себе «призвание» к этой работе.

— Может быть, продолжим? — Джордж был сыт по горло всякого рода задержками.

— Конечно, конечно, — старик викарий вновь уставился в книгу и успел прочитать еще несколько строк. — Э-э-э... обещайте, что станете его поручителями, и он отречется от дьявола и деяний его и навсегда поверит...

Юлиану, похоже, все это тоже надоело. Он засучил ножками и собрался с силами, чтобы огласить церковь громким криком. Личико его надулось и стало синеть, что, несомненно, означало крайнюю степень неудовольства и гнев, вот-вот готовый вырваться наружу. Джорджина не могла подавить вздох облегчения. Все-таки Юлиан был всего лишь беззащитным маленьким ребенком...

— ...плотские побуждения... был распят, умерщвлен и погребен, чтобы он прошел через ад, а на третий день воскрес, чтобы он...

«Всего лишь ребенок, — думала между тем Джорджина, — в жилах которого течет кровь Илии и моя, и... и?..»

— ...быстрый и мертвый?

Прямо над церковью раздался оглушительный раскат грома.

— ...воскрешение плоти и вечную жизнь после смерти?

— Веруем во все вышесказанное, — хором, заставив Джорджину вздрогнуть, ответили Анна и Джордж.

— Да будет, следовательно, окрещен он в нашей вере?

— Таково его желание, — снова раздались голоса Анны и Джорджа.

Однако Юлиан вдруг громко запротестовал. От его крика, казалось, задрожали стены и крыша, и он с поразительной для младенца силой забился на руках у тщетно пытавшейся его успокоить матери. Старый викарий почувствовал, что надвигается беда. Он не знал, в чем именно она будет заключаться, но был уверен в ее неизбежности, а потому решил не тянуть с завершением обряда и взял ребенка из рук Джорджины. Белые крестильные одежды Юлиака светились неоновым светом, а сам он розовым комочком дрожал и бился в их складках.

Стараясь перекричать вопящего младенца, викарий обратился к Джорджу и Анне.

— Нареките это дитя.

— Юлиан, — коротко и просто ответили оба. Он кивнул головой.

— Юлиан. Крещу тебя во имя... — Он замолчал и посмотрел на ребенка. Привычным движением правой руки он зачерпнул воду из купели и окропил ребенка.

Юлиан продолжал вопить. Кроме этого вопля ни Джордж, ни Анна, ни Джорджина ничего не слышали. Передав ребенка священнику, Джорджина вдруг почувствовала себя свободной, отстранилась от происходящего и как будто со стороны ожидала того, что должно случиться. Ее все это не касалось, она всего лишь наблюдатель, а священник пусть сам несет свое бремя при исполнении обряда. Она слышала лишь крик Юлиана, но сознавала при этом, что вот-вот произойдет нечто из ряда вон выходящее.

В крике младенца викарию вдруг послышались новые нотки. Это был уже не плач ребенка, а рев дикого зверя.

Часто моргая и раскрыв от удивления рот, он переводил взгляд с одного лица на другое.

Джордж и Анна натянуто улыбались, а Джорджина выглядела какой-то маленькой и потерянной, совершенно измученной. Потом взгляд его вновь упал на Юлиана. Младенец яростно, поистине по-звериному рычал! Крик его был маскировкой, за которой скрывались ужасные звуки ада!

Дрожащей, как лист на ветру, рукой старик зачерпнул немного воды, смочил ею лобик ребенка и пальцем начертил на нем крест. Святая вода подействовала, как ядовитая кислота.

— Нет! — раздался громогласный вопль. — Не смей возлагать на меня крест, ты, коварный христианский пес!

— Что это?.. — викарию показалось, что он сходит с ума. За толстыми стеклами очков глаза его выкатились из орбит.

Никто из присутствовавших не слышал ничего, кроме детского крика, который вдруг словно по волшебству смолк. В наступившей абсолютной тишине старик и младенец пристально глядели друг на друга.

— Что это?.. — теперь уже шепотом повторил викарий. И вдруг на его глазах на лбу ребенка возникли две выпуклости, словно два пузыря, готовые вот-вот лопнуть. Потом кожа раскрылась, и из-под нее появились два тупых искривленных рога. Челюсти Юлиана вытянулись, как у собаки, раскрылись, и в красной пасти задрожал змеиный язык. Дыхание этого существа было смрадным, как воздух могилы, а глаза зеленовато-желтого, серного, цвета, словно огнем, жгли лицо викария.

— Иисус! — вскрикнул старик. — Великий Боже! Кто же ты? — и он выронил из рук ребенка. Вернее, едва не выронил, поскольку Джордж, внимательно наблюдавший за ним, заметил, что глаза викария остекленели, тело обмякло и кровь отлила от его лица. Прежде чем старик рухнул на пол, Джордж успел шагнуть к нему и подхватить Юлиана.

Анна бросилась к старику и, схватив за руку, смягчила падение, мягко уложив его на пол. Джорджина едва стояла на ногах. Она, как и Джордж с Анной, ничего не видела и не слышала, но она была матерью Юлиана. Она чувствовала, что что-то должно произойти, и теперь понимала, что это уже случилось. В тот момент, когда в церковный шпиль ударила молния и раздался оглушительный, невероятной силы раскат грома, она потеряла сознание.

А гром все гремел и гремел...

И вдруг наступила тишина. Понемногу начало светлеть, со стропил осыпалась пыль. Джордж и Анна, бледные, как привидения, задыхаясь от ужаса, смотрели друг на друга в полумраке церкви.

А на руках у крестного отца словно ангелочек лежал Юлиан...

* * *

Джорджина после всего произошедшего целый год не могла прийти в себя. Все это время Юлиан жил со своими крестными родителями, но к концу года у них родился собственный ребенок, потребовавший от них внимания и заботы. Джорджину лечили в каком-то частном санатории. Ее болезнь никого особенно не удивила — долго назревавший в ней нервный срыв все-таки произошел, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Джордж, Анна и другие друзья часто навещали ее, но никто и никогда не упоминал при этом ни о прерванном обряде крещения, ни о смерти старого викария.

С ним произошел своего рода удар. Здоровье его давно было слабым. После того, как он без памяти упал в церкви, он прожил всего несколько часов. Джордж сопровождал его в «скорой помощи» до больницы и оставался с ним до самой смерти. Прежде чем навсегда покинуть этот мир, викарий пришел в сознание.

Взгляд его широко раскрывшихся глаз остановился на Джордже, и в них отразились воспоминания и одновременно неверие в реальность произошедшего.

— Все в порядке, — успокаивающе похлопывая старика по руке, сказал Джордж. — Успокойтесь, вы в надежных руках.

Но в ответ тот лишь крепко вцепился в него.

— В хороших руках! В хороших руках? Боже мой! — Сознание викария, казалось, прояснилось. — Мне снился сон... сон... шел обряд крещения. И вы были там. — Слова его прозвучали почти как обвинение.

Джордж улыбнулся.