– Шлём против шакалов, – подтвердил Вениамин.

– Можно я не буду смотреть?

– Вы стравливаете зверей? – поднял брови инженер.

Однако от дальнейших комментариев воздержался, поскольку на Луегаре до сих пор, несмотря на прилагаемые частью общества усилия, существовала кровавая «Псиная лига».

– Речь идёт о захватывающем состязании, – спокойно ответил Мритский. – Сильная кошка против стаи естественных врагов. В природе такие схватки случаются ежедневно.

Агафрена остановилась, несколько секунд смотрела на мужа, после чего – вновь очень тихо – прошептала:

– Вот поэтому я думаю о тебе так, как тебе не нравится.

– Не поэтому, – ровно ответил губернатор и взял супругу под руку. – Нас ждут лучшие места, дорогая, тебе понравится.

Холь покачал головой, но вновь промолчал и послушно направился к Восточному блоку, где уже закончились приготовления к действу.

Форт Карузо обустраивали как серьёзную крепость, призванную беречь богатейшие запасы валериция, и потому изначально разделили на два блока. В Западном, вросшем в скалу, находились офицерский дом, главный колодец, все основные склады и арсенал. По сути, Западный блок представлял собой цитадель, в которой можно было держать оборону даже при потере второй половины форта, в которой размещались казармы нижних чинов, мастерские и прочие службы. И именно в большом внутреннем дворе Восточного солдаты выстроили импровизированную арену, использовав для сооружения клетки всё, что подвернулось под руку: деревянные колья, металлические брусья, шесты от палаток, в общем, любые длинномерные предметы, которые можно было безболезненно извлечь, а впоследствии вернуть на место. Шесты и колья стянули меж собой проволокой, а сверху накинули сеть, обезопасив себя от бегства разъярённой кошки.

Откровенно говоря, конструкция выглядела хлипкой, но жажда зрелища перевешивала осторожность.

Зрители располагались вокруг клетки, а для губернатора и нескольких старших офицеров приготовили невысокий подиум с несколькими креслами. Вид из импровизированной ложи открывался великолепный, арена лежала как на ладони, и невозможно было упустить даже мельчайшие подробности схватки.

– Сегодня будет весело, – потёр руки Вениамин. – Шлёмы и шакалы – естественные враги, их даже натаскивать друг на друга не требуется.

– Как западуры с беляшами, – обронил Холь.

– Верно, – согласился губернатор и бросил хитрый взгляд на жену. Агафрена происходила из старого рода беляшей, в то время как сам Мритский был выходцем со второго континента Менсалы, и их союз вроде бы противоречил заявлению инженера. – Алоиз, на кого сделаешь ставку?

– Смотря в какой форме бойцы.

– Клянусь, в отличной, – с неожиданной горячностью ответил губернатор. – И пропорцию я выдерживаю классическую: один к пяти, что оставляет примерно равные шансы обеим сторонам.

– Тогда ставлю на кошку, – решил Алоиз. – Люблю индивидуалистов.

– Значит, я за шакалов, – усмехнулся Вениамин. – Пятьдесят цехинов.

– Поддерживаю, – кивнул инженер. И посмотрел на Агафрену: – На кого ставите вы, синьора?

– Воздержусь, – очень сухо ответила женщина.

– Агафрена терпеть не может крови, – объяснил Вениамин. – Странно, что ты до сих пор это не выяснил.

– Каким образом? – удивился Холь. – Мы никогда не посещали подобные зрелища.

– А в театрах кровь ненастоящая, – хмыкнул губернатор.

– Именно, – спокойно подтвердил инженер, после чего перевёл взгляд на арену: – Это шлём?

– Да.

Знаменитый менсалийский хищник оказался изящен, несмотря на внушительные размеры, и необычайно красив: жёлтую шкуру покрывали многочисленные тёмно-коричневые пятна, на кончике хвоста дёргалась забавная рыжая кисточка, а шею укутывало пышное «боа» того же цвета. Шкуру шлёма Холю доводилось видеть в охотничьей комнате Мритского, однако сейчас инженер признался, что в естественном состоянии она производила куда большее впечатление, нежели повешенной на стену.

Покинув ящик, кошка осторожно огляделась – обилие перекошенных лиц, горящих глаз, а главное, создаваемый солдатами шум нервировали животное, – тихонько зарычала, после чего медленно и очень грациозно, безо всякого труда, взобралась на край клетки и попробовала сеть на коготь.

Агафрена судорожно вздохнула.

– Не беспокойся, дорогая, я распорядился выдать для обустройства особую сеть с металлическими нитями, – широко улыбнулся Вениамин. – Шлёму не выбраться. – После чего кивнул на нескольких окруживших арену охотников: – Если же выберется, то его сразу пристрелят.

– И его мучения прекратятся, – с едва заметным вызовом ответила женщина.

– Лучше смерть, чем жизнь в рабстве?

– Да.

– Тебе об этом шлём сказал? – осведомился Мритский. – Или приняла решение за него?

– Я представила себя на его месте.

– А ты не представляй, береги нервы.

– Мне его жаль.

– Там, в Сочности, он бы загрыз тебя, не задумываясь.

– Он зверь.

– Помни об этом, – вновь усмехнулся губернатор. – И прибереги жалость для тех, кто в ней нуждается.

– А местные шакалы мельче, чем я думал, – заметил Холь, указывая на новых действующих лиц. – Луегарские волки крупнее.

– Думал, тебя это обрадует.

– Я люблю честную игру.

– Да, извини. Совсем забыл…

Инженер помолчал, ожидая продолжения, понял, что губернатор сказал всё, что хотел, и дипломатично осведомился:

– Когда начнется бой? – Шлём понял, что с сетью ему не совладать, но продолжал оставаться на высоте, холодно разглядывая брешущих внизу шакалов, но не демонстрируя никакого желания спускаться. Такое положение вещей сохранялось уже с минуту, однако зрители, к некоторому удивлению Холя, неудовольствия не выражали. – Как принято стимулировать бойцов?

– Никак, – медленно произнёс Мритский, не сводя глаз с кошки. – Шлём очень умный, но гордый, и тем похож на воина. Он понимает, что шакалов больше, а драться придётся на ограниченном пространстве и осторожность требует оставаться в безопасности, но… он слышит брехню и наполняется презрением. Ему становится стыдно прятаться, и постепенно гордость и ненависть к шакалам заставляют принимать бой. Сейчас он оценивает шансы, прикидывает, как будет убивать врагов, но поверь: даже если бы я выпустил десять или сто шакалов, шлём не усидел бы. – Вениамин чуть нервным жестом провёл рукой по бородке. – Многие думают, что самая зрелищная часть боя – это схватка, когда когти и клыки рвут плоть, когда кровь и ошмётки кожи летят на зрителей, а рычание заглушает вопли публики… Но это не так. Самое интересное происходит сейчас, – он указал пальцем на кошку. – Когда шлём решает драться, когда он сам, без понукания, принимает бой. Главное сражение идёт у шлёма внутри, и если он выиграет, то разорвёт любое количество шакалов.